Образование Маленького Дерева

дедушке и бабушке предоставляется столько-то дней, в течение которых они могут явиться в суд и дать ответ. Там говорилось, в противном случае я буду помещен в приют для сирот.

Дедушка был потрясен. Он снял шляпу и положил ее на стол, и его рука дрожала. Он стал поглаживать шляпу, потом долго сидел, глядя на шляпу и поглаживая ее.

Я подошел к камину, сел в свое кресло и стал раскачиваться. Я сказал бабушке и дедушке, что, скорее всего, смогу ускорить изучение словаря практически до десяти слов в неделю. Я им сказав, что, вполне может быть, смогу ускорить его даже больше — может быть, до ста слов. Я учился читать, и я им сказал, что сразу понял, что в плане чтения мне придется удвоить усилия. Я напомнил им, что сказал мистер Вайн о том, как я считаю; что — хотя политики не берут мистера Вайна в расчет, — все-таки показывает, что я продвигаюсь вперед.

Я не мог перестать говорить. Я пытался остановиться, но не мог. Я раскачивался сильнее и сильнее, говорил быстрее и быстрее.

Я сказал дедушке, что мою будущую непрерывную жизнь никто ни капли не ломает; и что, по-моему, я практически во всем получаю преимущества перед другими детьми. Дедушка мне не отвечал. Бабушка молча смотрела на бумагу, которую держала в руках.

Я понял, что они считают себя такими, как говорит бумага. Я сказал, что это неправда. Я сказал, все как раз наоборот: это они меня утешили, а я был для них, скорее всего, самым худшим, что на них свалилось и о чем им пришлось заботиться. Я сказал дедушке, что, скорее всего, это я им с бабушкой здорово в тягость, а они ни капли не в тягость мне. Я им сказал, что готов сказать все это закону. Но они не заговорили.

Я сказал, что продвигаюсь вперед еще и в другом плане, потому что изучаю ремесло и все такое прочее. Я сказал дедушке, что совершенно уверен, что ни один ребенок моего возраста не изучает ремесла.

Тут дедушка в первый раз посмотрел на меня. Глаза у него были тусклые. Он сказал, что, может быть, учитывая нынешний закон, нам лучше не упоминать о ремесле.

Я подошел к столу и сел дедушке на колени. Я сказал ему и бабушке, что не послушаюсь закона. Я сказал, что уйду далеко в горы и буду жить с Джоном Ивой до тех пор, пока закон не забудет обо всей истории. Я спросил бабушку, что такое приют для сирот.

Бабушка посмотрела на меня через стол. Ее глаза тоже выглядели не так, как надо. Бабушка сказала, что приют для сирот — это место, где содержат детей, у которых нет папы и мамы. Она сказала, там много детей. Она сказала, если я уйду в горы и буду жить с Джоном Ивой, закон придет меня разыскивать.

Я сразу понял, что закон может найти нашу винокурню, если займется розысками. Я больше не упоминал о Джоне Иве.

Дедушка сказал, что утром мы пойдем в поселок и поговорим с мистером Вайном.

Мы вышли на рассвете и пошли по тропе ущелья. Дедушка взял с собой бумагу, чтобы показать мистеру Вайну. Дедушка знал, где он живет, и, дойдя до поселка, мы свернули в переулок. Мистер Вайн жил над лавкой, где продавался корм для скота. Мы вскарабкались по ступенькам длинной шаткой лестницы, приделанной к торцевой стене здания.

Дверь была заперта. Дедушка стучал и дергал за ручку… но никто не ответил. Стекло было покрыто пылью. Дедушка стер пыль и посмотрел внутрь. Он сказал, что там ничего нет.

Мы с дедушкой медленно спустились по лестнице, обогнули угол здания и вошли в лавку.

После полуденного света внутри было темно. Мы с дедушкой постояли минуту, чтобы дать привыкнуть глазам. За прилавком, навалившись на стойку, стоял человек.

— Здорово, — сказал он. — Вам что?

Его живот свешивался над ремнем штанов.

— Здорово, — сказал дедушка. — Мы ищем мистера Вайна. Того, который живет над этой лавкой.

— Его зовут не мистер Вайн, — сказал человек.

Во рту у него торчала зубочистка; она подергивалась из стороны в сторону. Он обсосал зубочистку и вынул ее изо рта, нахмурившись, будто она была плохой на вкус.

— По сути дела, — сказал он, — его уже никак не зовут. Он умер.

Мы с дедушкой были потрясены. Мы ничего не сказали. Я почувствовал пустоту внутри и слабость в коленях. Я здорово надеялся на мистера Вайна в плане того, чтобы справиться с нашей ситуацией. Надо полагать, дедушка тоже на него очень рассчитывал, потому что он не знал, что делать дальше.

— Тебя зовут Уэйлс? — спросил пузатый человек.

— Уэйлс, — сказал дедушка. Пузатый обошел прилавок, нагнулся и вытащил мешок. Он бросил его на прилавок. Мешок был полный.

— Старик оставил это для тебя, — сказал он. — Видишь, вот этикетка. На ней написано твое имя.

Дедушка поглядел на этикетку, хотя и не мог ее прочитать.

— Он на все повесил этикетки, — сказал пузатый. — Знал, что скоро умрет. Даже себе на запястье привязал этикетку, на которой написал, куда доставить тело. Знал даже, сколько это стоит… оставил деньги в конверте… и ни пенни больше. Скряга. Денег совсем не оставил. Типичный проклятый еврей.

Дедушка поднял на него глаза и тяжело взглянул из-под шляпы.

— Закрыл все счета. Так?

Пузатый стал серьезным.

— Это да… да… я ничего не имел против старика, не знал его толком. Никто его толком не знал. Он все время бродил по горам.

Дедушка забросил мешок за спину.

— Можешь меня направить к какому-нибудь законнику?

Пузатый указал через дорогу:

— Как выйдешь, прямо. Между домами, потом вверх по лестнице.

— Спасибо, — сказал дедушка. Мы пошли к двери.

— Странная штука вышла с этим старым евреем, — сказал пузатый нам вслед. — Когда мы его нашли, единственной вещью без этикетки была свеча. Проклятый дурак зажег ее и поставил рядом.

Я знал о свече, но ничего не сказал. Я знал также и о деньгах. Мистер Вайн не был скрягой, он был бережливым, платил по своим счетам и заботился о том, чтобы его деньги применялись по назначению.

Мы перешли улицу и поднялись по ступенькам. Дедушка нес мешок. Он постучал в дверь, на которой была приделана стеклянная табличка с надписью.

— Входите… входите! — Голос звучал так, будто стучать было не нужно. Мы вошли.

За столом, откинувшись в кресле, сидел человек. У него были седые волосы, и он казался старым. Увидев нас с дедушкой, он медленно поднялся. Дедушка снял шляпу и поставил мешок на пол. Человек перегнулся через стол и протянул руку.

— Меня зовут Тэйлор, — сказал он, — Джо Тэйлор.

— Уэйлс, — сказал дедушка. Дедушка взял его руку, но трясти не стал. Освободившись от нее, он передал мистеру Тэйлору нашу бумагу.

Мистер Тэйлор сел и достал из жилетного кармана очки. Он склонился над столом и стал читать бумагу. Я наблюдал за ним. Он нахмурился. Потом посмотрел на бумагу. Он смотрел очень долго.

Закончив читать и смотреть, он медленно сложил бумагу и отдал ее дедушке. Потом поднял на него глаза.

— Вы были в тюрьме? Незаконное производство виски?

— Однажды, — сказал дедушка.

Мистер Тэйлор встал и подошел к большому окну. Он посмотрел вниз, на улицу, и смотрел очень долго. Потом вздохнул. Он не смотрел на дедушку.

— Я мог бы взять ваши деньги, но никакого толку не будет. Правительственные чиновники, которые ведают подобными делами, не понимают людей гор. И не хотят понимать. Никто из них ничего не понимает, ни один сукин сын. — Он посмотрел в окно на что-то очень далекое. Он откашлялся. — Они не понимают