мне в голову, о том, что я приеду на Рождество в Нусу повидаться с ней. Отправляя это письмо, я получил письма от отца и Тома, а также и письмо от Люси, которая считала дни до своей поездки в Таиланд, – отвечать на это письмо у меня не было охоты.
Сейчас я ложусь спать, ставлю будильник на 8 часов утра, рассчитывая увидеть, как будут переодеваться девушки, работающие в Сиднее и ночующие в общих спальнях.
Тема: крокодилы
Кому: Киту Ферли
От: Люси Джонс
Дорогой Кит!
Я начинаю волноваться всерьез. Где ты? Я вчера написала Карлосу, и он ответил, что ты отбыл в Австралию. Он был не слишком многословен. Вы что, снова поссорились? Ты уже добрался до Австралии? Я читаю о Таиланде. Там есть на что посмотреть: крокодильи бои, поездки на слонах. Ну напиши мне, пожалуйста.
Тема: Рождество
Кому: Киту Ферли [email protected]
От: Джона Ферли
Дорогой Кит!
Как я понял, на Рождество ты домой не приедешь. Неделю от тебя ни единого слова – это слишком долго. Я также полагаю, что ты уже уехал из Америки. Еще раз прошу тебя, сообщи хоть слово о себе. Хочу сообщить тебе адрес тетушки Эйндж в Перте: Канн-стрит, 2034. Номер ее телефона: 546 345232. Ты можешь остановиться у нее и подождать прибытия Люси – если, конечно, ты намерен это сделать. Люси, кажется, думает, что это входит в твои планы. Она страшно встревожена и уже дважды звонила нам. Что вообще происходит?
P. S. Ты так еще и не прислал мерку для костюма. Пришли как можно скорее.
Тема: позвони папе
Кому: Киту Ферли
От: Тома Ферли
Кит!
Ты, наверное, без меры счастлив и весел, а потому забыл обо всех нас. А папа волнуется. К тому же из-за этого чертова костюма он просто места себе не находит. Позвони ему.
18 декабря 2000 года
Я спал до часу дня, потому что, во-первых, устал, а во-вторых, для того чтобы показать, какой я крутой. Здесь проснуться последним – это отличительный признак крутого парня, поскольку свидетельствует о том, что накануне у тебя была бурная ночь. Сейчас я смотрю отборочный матч в телепросмотровом зале. Толкаться в телепросмотровом зале также считается признаком крутости. Вас могут принять за еще более крутого, если вы заявитесь туда босиком, без туфель и носков, показывая этим, что вам вообще все по фигу. В следующий раз мне надо будет придти именно в таком виде. Для того, чтобы показать, что во мне кипит азарт (хотя я испытывал скуку, причем ужасную, поскольку ненавижу крикет), я вытягивал шею и вертел головой всякий раз, когда кто-нибудь, проходя мимо, заслонял экран, дабы показать, что я обеспокоен этим, поскольку боюсь пропустить хотя бы одно очко. Я прилагаю отчаянные усилия к тому, чтобы не выглядеть потерянным и одиноким. Быть потерянным и одиноким – это одно, но когда окружающие видят, что ты потерянный и одинокий, – это совсем другое.
У меня есть еще почти три недели, чтобы поехать в Таиланд и встретиться там с Люси, если, конечно, я так поступлю, однако уже сейчас я начал чувствовать себя угнетенным и подавленным потому, что торчу один здесь, в Австралии, и пропущу семейное Рождество. По внутренней сети только что передавали «Принеси нам пудинга с инжиром», и мне до смерти захотелось домой – песня напомнила о том, как мы стояли рядом с Дэнни на школьной линейке в гимназии в Астон-Клинтоне. Кроме этой песни, здесь, в Сиднее, казалось, вообще ничего не напоминало о приближающемся Рождестве, как будто его и вообще не будет. Стоит изнуряющая жара (от которой у меня снова появился зуд в местах комариных укусов), не видно никаких рождественских огней, и я представляю, насколько комичными будут выглядеть сутенеры и проститутки с блестками в волосах и насколько нелепо будут смотреться хлопья искусственного снега в витринах стрип-клубов.
Недавно на общей кухне я видел Карину и поздоровался с ней. Она ответила на мое приветствие, даже не обернувшись, как будто мы до этого с ней никогда и словом не обмолвились.
Я ломал голову, почему от Доминик нет вестей, и не мог заставить себя не думать о том, что она делает в эту минуту. Я тосковал по ней, и мне ее не хватало. Мне так не хватало кого-нибудь рядом, кто мог бы шутить, дурачиться, смеяться и держать мою руку в своей. Я тосковал по бездумному лицу Доминик, по ее глазам, которые широко раскрывались, когда она чего-то не понимала и приставала, требуя объяснить сказанное, а когда до нее наконец доходил смысл, сказанное уже казалось бессмысленным набором слов. Груди Доминик по форме напоминали сладкие пирожки с начинкой, а удлиненные сосочки походили на кнопки автоматических пробок на домашнем электрощите. В ночной рубашке размера XL она выглядела как макаронина, завернутая в носовой платок. Но все равно она мне нравилась. Они, должно быть, или уже в Лос-Анджелесе, или вот-вот прибудут туда.
Я постоянно должен был бороться с чувством вины, причем бороться сразу на столь многих фронтах, что подчас переставал ориентироваться в событиях и ситуациях. Мне не нравится Карлос, но не настолько сильно, как он того заслуживает. Скорее то, что произошло между нами, порождает во мне чувство печали. Так, может, решим все проблемы – нет, лучше не стоит.
Моя нынешняя обитель представляется мне островом идиотов в житейском море. Атмосфера здесь напоминает университетскую, а люди прилагают отчаянные усилия к тому, чтобы показать, сколь много у них знакомых: они приветствуют каждого встречного и заводят с ним беседу ни о чем, но говорят при этом так громко, чтобы все слышали. «Ну, может, встретимся там, Таджи, Маджи. Смаджер…» «Не, я собираюсь на Окфорд-стрит с Шазой, Вазой, Дазой».
Я ушел из телепросмотрового зала и сейчас в одиночестве сижу в углу в кафе на Кроссе. Не понятно почему, но на меня никто не обратил внимания, даже и тогда, когда я снял башмаки и носки, – возможно, это из-за расчесов. Телепросмотровый зал заполнили англичане, так как скоро по другому каналу начнут показывать «Соседей», и кто-то переключил телевизор с матча по крикету на этот канал, даже не спросив меня. После этого должны показывать еще один сериал «Дома и вдали от дома», поэтому все делают вид, как это принято в университетской среде, что они захвачены этими мыльными операми; постоянно и как бы между прочим сообщая всем, как они нашли работу в Сиднее или как весело они провели прошлую ночь, а сейчас сгорают от желания выпить горячего кофе с молоком.
Меня мутит при виде того, как долговременные постояльцы слоняются вокруг хостела босиком, стараясь попасть вам на глаза или ответить улыбкой на улыбку, дабы показать, что они живут здесь дольше вас и что в конечном счете не стоит быть общительным – и вот оказывается почему, – потому что все труднее и труднее становится впоследствии расставаться. Ну и чушь! И почему я не могу найти того, кого могу просто поприветствовать? А как мне быть с Люси? До нашей роковой встречи остается двадцать дней. К тому же я думаю еще и о Карлосе. О том, каким было его начало. Он, если можно так сказать, немножко влюблялся в каждую, с кем изменял Доминик. Он мучился сомнениями, надо ли ему порвать с ней, но на это у него не хватало смелости, и со вздохами и терзаниями жил прежней жизнью до следующей измены. А потом, по прошествии весьма короткого времени, он вообще перестал испытывать какие-либо угрызения совести и продолжал заниматься тем же, чем и раньше, но уже не чувствуя себя виноватым.
– Да это ж просто секс. От нее пахло детским кремом фирмы «Джонсон и Джонсон», а как эффектно она трахалась. Нет, я не пгучу.
Надеюсь, я не докачусь до подобного. Мне ненавистна сама мысль о том, что я стал Карлосом. Хотя я и не думаю, что я и вправду стал таким, но мне бы очень хотелось узнать, почему со мной постоянно
