говорил, что для дворянина у меня даже слишком хороший почерк. Вот, смотри…
Он обмакивает перо в чернила, стряхивает капельку и легким, изящным движением превращает единицу в четверку. И сразу исправляет вторую.
Василий Аркадьевич. Видишь разницу?.. Однако до чего же ты дурно учишься. Одни колы. Я тоже не слишком успевал в науках, но так не опускался. (Проницательно.) Скажи честно, тебе ничего не будет, ты прогуливал?
Сын кивает молча.
Василий Аркадьевич. Ресторан?.. Вино?.. Цыгане?.. (Напевает.) «Поговори-ка ты со мной, гитара семиструнная…»
Рахманинов. На каток ходил.
Василий Аркадьевич смеется и вдруг озабочивается.
Василий Аркадьевич. Знаешь, дружок, по поведению мы тебе поставим пятерку. Как-то нехорошо: Рахманиновы всегда были людьми долга и дисциплины. (Длинным ногтем соскабливает единицу и выводит элегантную пятерку.) Смотри, как славно!.. И давай не пожалеем пятерочки на закон Божий! Я веротерпим, не хочу давить на тебя, но дворянину манкировать религией, когда еще не выработано мировоззрение, — дурной тон. Черт возьми, вполне добротный аттестат!
Он вскакивает из-за стола, присаживается к роялю и начинает играть польку.
Рахманинов. О, эта полечка! Твой шедевр, папа!..
Василий Аркадьевич. Я сочинил новые вариации.
Играет. Рахманинов подсаживается к отцу, и они в четыре руки нажаривают полечку, заливаясь счастливым смехом.
35. (Съемка в помещении.) ДЕТСКАЯ. ТО ЖЕ ВРЕМЯ. В комнату входят две дамы. Одна — средних лет с благообразным, но преждевременно увядшим лицом — Любовь Петровна Рахманинова, мать Сережи. Во второй мы узнаем еще молодую Марию Аркадьевну Трубникову, тетушку Сережи, которую мы видели в первой сцене фильма.
Любовь Петровна. С чего это вы так разошлись?
Василий Аркадьевич. Жизнь прекрасна и удивительна, душа моя!..
Он выскакивает из-за рояля, оставляя сына играть в одиночку, подхватывает жену и ловко, с гусарским фасоном кружит ее по комнате. Мария Аркадьевна смеется.
Любовь Петровна Сумасшедший!.. Ты помнешь мантильку.
Василий Аркадьевич. Не беда! У нас отличный сын, конькобежец. К тому же усерден в вере. Принес в дневнике одни пятерки.
Любовь Петровна. Что с тобой?..
Она отстраняется от мужа, с тревогой и надеждой вглядывается в его смеющееся лицо.
Любовь Петровна. Боже мой, Аркадий! Неужели ты добился отсрочки уплаты по векселям?
Василий Аркадьевич (останавливается). Увы!.. Нет, душа моя.
Любовь Петровна. Ты шутишь? Я не хочу верить! Неужели наше последнее имение пошло с молотка?..
Василий Аркадьевич. Я сделал все, что мог.
Любовь Петровна. Да, воистину ты сделал все, что мог!
Мария Аркадьевна. Люба!..
Любовь Петровна Мария! Мы разорены. Твой брат промотал все мои имения.
Она в изнеможении садится в кресло, прикрывает глаза дрожащей рукой.
Любовь Петровна. Твой брат — ничтожный, пустой человек!
Василий Аркадьевич (с достоинством). Да, душа моя, из меня не получился ни Шопенгауэр, ни Достоевский, но как муж и семьянин…
Любовь Петровна (вскакивает). Замолчи! Жалкий мот, игрок, бабник!
Сережа изо всех сил, с отчаянным ожесточением барабанит на рояле польку.
Мария Аркадьевна. Люба!.. Здесь Сережа…
Любовь Петровна оборачивается к сыну.
Любовь Петровна. Прекрати барабанить!..
Мальчик стремительно кидается прочь из комнаты.
36. (Съемка в помещении.) КВАРТИРА РАХМАНИНОВЫХ. ТО ЖЕ ВРЕМЯ. С ДВИЖЕНИЯ. Рахманинов пробегает коридор, закопченную кухню, где у плиты возится «прислуга за все», выскакивает за дверь на черный ход.
37. (Съемка в помещении.) ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТЬ. ТО ЖЕ ВРЕМЯ. Рахманинов сломя голову мчится по крутым обшарпанным ступеням на чердак.
38. (Съемка в помещении.) ЧЕРДАК. ТО ЖЕ ВРЕМЯ. Рахманинов пробирается в темноте среди стропил, по голубиному помету к слуховому окну. Вылезает на крышу.
39. (Натурная съемка.) КРЫША ДОМА. ЗАКАТНЫЙ ЧАС. Мальчик стоит на краю крыши, а под ним и вокруг расстилается озаренный уходящим солнцем Петербург. Горят купола Исаакиевского собора, шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства, кресты многочисленных храмов. Багрецом отливает широкая лента Невы… И вдруг большой, ярко разукрашенный воздушный шар Монгольфье повисает над слуховым окном. Из корзины аэронавта выкидывается веревочная лестница. Мальчик уверенно и ловко карабкается по ней и взбирается в корзину.
40. (Натурная съемка.) ПОЛЕТ НАД ПЕТЕРБУРГОМ. ТОТ ЖЕ ЧАС. Шар плывет над городом, над крышами дворцов и домов, над куполами и крестами, над реками и набережными, над парками и садами. Звучит музыка, напоминающая «Литургию святого Иоанна Златоуста». Восторженное лицо мальчика плывет над городом.
41. (Натурная съемка.) ПЕТЕРБУРГ. ВОКЗАЛ. ЛЕТО. ДЕНЬ. На перроне, перед вагоном первого класса, по красной ковровой дорожке степенно прогуливаются важные господа и дамы. Лакеи в ливреях грузят лакированные саквояжи. Нянюшка бережно ведет румяное дитя, все в кружевах и лентах. Заливисто лает модно стриженный пудель.
42. (Натурная съемка.) ПЕТЕРБУРГ. ВОКЗАЛ. ЛЕТО. ДЕНЬ. А перед немытыми окнами третьего класса слепой шарманщик крутит свою шарманку, и лысая обезьянка трясет сморщенной ручкой бубен.
43. (Съемка в помещении.) БУФЕТ ТРЕТЬЕГО КЛАССА. Здесь пусто и жарко. Унылые пыльные пальмы нелепо стоят посреди грязного зала. Сонный половой отмахивается от мух. В углу за столиком сидят Мария Аркадьевна со своим племянником Сережей. Тетушка считает деньги. Сережа сидит, сосредоточенно водит пальцем по нечистым разводам скатерти.
Мария Аркадьевна. Тут семь рублей и еще… восемьдесят три копейки. Как приедешь в Москву, возьмешь конку до Трубной. Или нет, я, пожалуй, поговорю с проводником, чтобы он тебя проводил…
Рахманинов. Я сам.
Мария Аркадьевна (с укоризной). «Сам»!.. Доигрался, добалбесничался. В московской школе из тебя дурь-то вышибут. Там порядки строгие. Это тебе не у тетки и не у бабушки.
Мария Аркадьевна вдруг смягчается и говорит, просительно глядя на племянника.
Мария Аркадьевна. Сереженька, Христа ради, не шали там. Я ведь понимаю — трудно из милости у кого-то жить…
