каких–либо продуктов. Кухни, оборудованные прекрасно работающими электрическими плитами, были, но ничего похожего на холодильники они не обнаружили. Столы, стулья, шкафы с чистой посудой…. Ни хлеба, ни картошки, ни муки, ни какой–либо крупы или консервов. Ничего. Абсолютно ничего съестного.
Единственное, что им удалось найти в гостиной одного из домов – это одну початую и две нетронутые бутылки тёмно–красного вина. Французского, судя по надписям на этикетке.
– Хорошее вино, – уважительно заметил Валерка Стихарь, – вытащив пробку и осторожно понюхав содержимое бутылки. – Шато чего–то там. Дорогое. Значит люди здесь все–таки бывают.
– И эти люди предпочитают французское вино, – сказал Велга. – Во всяком случае, некоторые из них. Кстати, давненько не пил я французского вина… Ну–ка, Вешняк, Шнайдер, там на кухне должны быть бокалы…Тащите на всех! Заодно и передохнем.
Вино, действительно, оказалось отменным, и они, расположившись вокруг стола, с удовольствием его отведали.
Глава двадцать первая
Координатор думал.
Собственно, в этом и заключалась его работа – думать, анализировать, складывать в уме разрозненные факты и события в цельную мозаику жизни Вселенной. Так, чтобы не оставалось пустых тёмных пятен или кусочков, сидящих явно не на своих местах. У него не было ни тщательно, до малейших деталей, разработанного плана «сборки», ни какого–то образца, по которому он мог бы сверяться. Был только разум – лучший на свете инструмент для анализа. И безупречно отточенное чувство, помогающее мгновенно увидеть всю картину целиком. Увидеть и оценить.
Сейчас картина не складывалась.
Такое бывало и раньше. Но раньше Координатору довольно быстро удавалось мысленно расставить все на свои места и дальше уже поручить соответствующие мероприятия Распорядителю.
Теперь же процесс явно затягивался.
Координатор не оперировал человеческими мерами времени. С его точки зрения год и день практически ничем не отличались друг от друга. Время для него было не воображаемой осью координат, с нанизывающимися на неё большими и маленькими событиями, а живой пульсирующей в особом ритме субстанцией, и чувство этого ритма, умение подстроится под него и предсказать следующий толчок–удар, и было для Координатора истинной мерой времени.
И дело было даже не в том, что ему, Координатору, не удавалось быстро разобраться в изменяющейся картине мира, – картину эту он продолжал видеть целиком. Дело было в том, что эта картина ему не нравилась. И он не мог понять, чем именно она ему не нравится. Его разум говорил, что все стоит на своих местах, и время пульсирует в том же мощном и вечном ритме, что и всегда. Но его чувство… Его чувство не верило разуму. Так хороший врач, слушая дыхание пациента, еще не ловит ухом даже эха постороннего шума, свидетельствующего о подступающей болезни, но уже знает, что этому, на вид вполне здоровому человеку, очень скоро придется лечь на больничную койку.
Надо позвать Распорядителя, подумал он. Может быть, я что–то пропускаю, не вижу. Что–то лежащее на поверхности. Так бывает.
Распорядитель появился в своём всегдашнем облике: квадратная приземистая фигура с длинными руками и круглой трёхглазой головой – два глаза синих и один красный.
– Звали, Координатор?
– Праздный вопрос.
– Издержки полевой работы, увы. Чем больше общаешься с Низшими, тем чаще перенимаешь их привычки. Что делать, разговаривать–то приходится на их языке.
– Надо избавляться. Мы – не Низшие.
Распорядитель молча пожал плечами. Координатор мысленно вздохнул и продолжил:
– Я беспокоюсь, Распорядитель.
– О чем?
– Если бы знать точно… В том–то и дело, что при кажущемся порядке и гармонии, я ощущаю сильнейший дискомфорт. Что–то в мире идёт не так, как должно идти, но я не могу понять, что именно.
– Это на вас не похоже, Координатор.
– Я знаю. И поэтому мне не по себе. Дурацкое, надо признать, состояние.
– Чем я могу помочь?
– Я подумал, что, возможно, чего–то не замечаю. Чего–то явного, находящегося совсем рядом, но, тем не менее, ускользающего. Какого–то факта, или группы фактов или даже целой тенденции.
– Так бывает.
– Да, бывает… Скажите, Распорядитель, вы не замечали чего–то странного в пульсации временного континуума? Возможно, лёгкого сбоя или изменения ритма?
– Нет. Но я замечаю другое.
– Что именно?
– Мне не нравится то, как происходят события на основной Земле. Уже давно не нравится.
– Да, Земля… Вы справились, кстати, с той проблемой? Земля доступна?
– Да, справился. Но у меня, раз уж вы сами задали вопрос, складывается впечатление, что нами манипулируют.
– Манипулируют? Нами?! Вы думаете, о чем говорите?
– Ну, может быть, не совсем напрямую… У меня нет доказательств, но ощущение такое, что кто–то намеренно вмешивается в ход развития человеческой цивилизации на Земле.
– Что значит, вмешивается? Можно подумать, мы не вмешиваемся!
– Вы лучше меня знаете, что мы вмешиваемся лишь тогда, когда нет иного выхода. Когда невмешательство означает неминуемую гибель той или иной цивилизации. Мы спасаем. Иногда, очень редко, корректируем. И это всё. Мы не учим их, как жить. Они учатся этому сами.
– Так. А о каком вмешательстве говорите вы?
– О вмешательстве, носящем совершенно иной характер. Как будто… как будто кто–то хладнокровно ставит над земным человечеством эксперимент. И эксперимент жестокий.
– ?
– Я же говорю, что это всего лишь впечатление. Никаких фактов. Но… вы никогда не задумывались над тем, что статистика катастроф, эпидемий, глобальных войн и прочих нештатных и весьма неприятных ситуаций именно на Земле последнее время несколько…э–э… превысила средние значения?
– Нет, не казалось. Просто люди по своей природе таковы, что вечно устраивают сами себе неприятности. Гуманоиды, что с них взять…
– Мне известна эта ваша точка зрения. Не буду сейчас говорить о том, что я с ней не совсем согласен. Тем более что мы обсуждали это неоднократно. Хотя во многом вы и правы. Я о другом. Лично мне кажется, что даже с учётом всех этих…гуманоидно–человеческих факторов на Землю валится слишком много бед. И снаружи и, так сказать, изнутри. Да и характер их… Взять, к примеру, последние события. Знаете, что там произошло?
– Откуда? Вы мне пока не докладывали, а сам я слишком занят, чтобы уделять особое внимание одной планете. Пусть даже и находящейся на особом положении в мироустройстве. Так что же там произошло на этот раз?
– Уникальный случай. На Земле одновременно самозародились еще два разума. Один машинный, компьютерный. А второй – живой, природный. Я бы сказал, что это единый разум самой планеты.
– Хм… А что здесь уникального? Нам такие планеты известны. Разумный Океан, разумный Лес… Да и компьютерный, машинный искусственный разум не такая уж редкость во Вселенной. Иное дело, что такой разум, как правило, немедленно начинает конфликтовать со своими создателями и чаще всего гибнет. Но мы знаем и примеры нормального сожительства.
– Да, но тут оба этих разума возникли одновременно! Мало того, я склонен подозревать, что именно
