– Хорошо, – чуть помедлив, сказал Ката. – Можете идти и… спасибо. Дайте мне на монитор картинку этого чужака, а также информируйте о малейших изменениях в его поведении немедленно.
– Слушаем, господин капитан! – хором ответили астрономы и поспешно вышли.
Уже через пять минут Улстер Ката знал, что это действительно не ирюммы.
Он перегнал картинку чужого корабля на компьютер в камеру с пленниками, и те подтвердили, что сия конструкция им совершенно незнакома, но это, несомненно, космический корабль, поскольку ничем иным данный объект просто и быть не может.
Удовлетворенно хмыкнув, Улстер Ката отключился от пленников, и в эту же секунду поступило сообщение о том, что от большого объекта отделился маленький и движется к ним. Взволнованный, он опять дал изображение в камеру пленников и потребовал объяснений.
– Они выслали шлюпку, – мрачно сказал Первый. – Встречайте гостей, капитан.
– Если это не предложение войти, то я ни черта не смыслю в законах гостеприимства, – пробормотал Слерр, вглядываясь в широкий ярко освещенный проход, неожиданно открывшийся прямо перед носом космокатера.
Уже больше двух часов они шастали под «брюхом» этого невообразимого по размерам космического сооружения, но ничего похожего на док–шлюз пока найти не могли, а тут массивная плита из неизвестного материала вдруг легко скользнула в сторону при их приближении. Да, сюда могло бы войти и вдвое большее транспортное средство, чем их катер.
– Рискнем? – неизвестно у кого осведомился Дитц.
– А для чего мы, спрашивается, прибыли сюда? – проворчал Карсс. – Не поймавши рыбу, ухи не сваришь. Вперед, Слерр. Самый малый.
Как только катер вошел внутрь, плита за ними встала на место, отрезав путь к отступлению.
– Приехали, – сообщил присутствующим Слерр и отключил двигатели.
– Мышки кошке в зубы, – прокомментировал Стихарь – Как–то все глупо получается. Лезем на ро– жон…
– А как ты хотел? – обернулся к нему Дитц. – Карсс прав – без рыбы ухи не сваришь, – и, обращаясь к старшему советнику, с нарочитой серьезностью спросил: – Что дальше, шеф? Ждем делегацию встречающих?
– Возможно, но прежде дождемся анализа воздуха за бортом. Выходить будем все равно в гермошлемах, но знать состав местной атмосферы не мешает… Ну что там, Слерр?
– Дышать можно, – объявил второй пилот, считывая показания анализатора внешней среды. – Эти ребята потребляют кислород и азот практически в таких же пропорциях, что и мы.
– Так, значит, выходим? – поднялся со своего кресла Рудольф Майер и потянулся всем телом. – Что–то я засиделся…
– Эй, смотрите! – воскликнул Валерка Стихарь и вытянул вперед руку.
Но все уже увидели и без него.
Дальнюю от них стену светло–салатового оттенка прорезала вертикальная щель, которая, расширяясь на глазах, быстро превратилась в правильной формы прямоугольный проем, из которого на свет медленно выступила фигура гуманоида в черных широких брюках и светлой рубашке с открытым воротом.
Гуманоид постоял, с явным интересом разглядывая незнакомый летательный аппарат, потом поднял руку в приветственном жесте и помахал ею перед собой.
– Рост один метр семьдесят шесть сантиметров, – доложил Слерр, глядя на приборы. – Мужчина. – И, помолчав, добавил: – По–моему.
– Ишь ты, здоровается, – с непонятной интонацией в голосе заметил Стихарь.
– Выходим, – скомандовал Карсс. – Берем оружие и выходим. И не забудьте опустить забрала в гермошле–мах.
– Вы – главный, вам видней, – дотронулся до его локтя Дитц, – но не кажется ли вам, что для начала лучше было бы поговорить с ними отсюда? Или нам трудно вывести звук наружу?
– Вывести звук наружу нетрудно, – окинул Хельмута насмешливым взглядом Карсс, – но, думаю, это было бы психологически неверно. У нас включены внешние микрофоны, а догадаться о том, что такие микрофоны у нас имеются, существам, умеющим выходить в космос на подобных посудинах, несложно. Они не стали разговаривать с нами через репродукторы и усилители, а прислали живого представителя. Почему мы должны поступить иначе?
– Так, может, и нам послать представителя? Одного, а не рисковать всем…
– Вы что, боитесь, Дитц? – перебил обер–лейтенанта старший советник. – Тогда вам не стоило принимать участие в этой экспедиции, а нужно было оставаться на «Невредимом» возле принцессы.
Это был явно удар ниже пояса, но он не достиг цели.
– Вы прекрасно знаете, что это не так, – невозмутимо сказал Хельмут. – Просто я считаю неразумным выходить всем сразу. Мы же не знаем их намерений.
– Меня не интересует, что вы считаете, – процедил Карсс, и его голос был холоден, как труп собаки в придорожной канаве зимой. Он уже понимал, что землянин, в сущности, прав, но признать свою ошибку публично не мог и не хотел. В конце концов, начальник он экспедиции или нет? И добавил: – Я выхожу первым, Слерр – замыкающий. Вперед.
Пятеро разумных существ: трое землян и двое сварогов стояли внизу, под брюхом своего космокатера, облаченные в удобные пуле– и лазеронепробиваемые десантные скафандры. Четверо: Слерр, Дитц, Майер и Стихарь стояли в ряд, не выпуская оружия из рук, а пятый – Карсс – на три шага впереди с излучателем у ног.
– Мы пришли с миром, – медленно и громко произнес старший советник, продемонстрировав пустые руки, и «переводчик» на его груди послушно повторил сказанное уже на другом языке.
– Господин капитан разберется, – вздрогнув от неожиданности, ответил гуманоид и быстро сделал шаг назад.
Прямоугольный проем в стене исчез, как исчезает просвет в облаках при ветреной погоде, и тут же наполовину ослаб свет.
– Что за че… – начал было Карсс, поворачиваясь к остальным, но закончить фразу не успел – на них навалилась перегрузка.
Вообще–то стандартный универсальный десантный скафандр типа «Гном» с включенными биоусилителями позволяет разумному существу в нем – будь то сварог или человек – передвигаться и даже совершать несложную работу при перегрузках до пяти «же», а сохраняет ему жизнь и при двадцати– двадцатипятикратной силе тяжести (в зависимости от индивидуальных особенностей организма). Но в ситуации, когда сила тяжести многократно возрастает буквально в течение секунды, даже десантные скафандры оказываются бессильны.
«Гравигенераторы… пятнадцать «же»… не меньше…» – это было последнее, о чем успел подумать Карсс, уже лежа на спине, перед тем, как липкая тьма заволокла мозг и погасила сознание.
Сознание возвращалось медленно.
Сначала пришла и прочно утвердилась в объективной реальности головная боль. Причем не просто боль, а боль особенная, изощренная. Боль–фантазия. Боль–образ. Глаза он открыть пока не мог, но явственно ощущал, что сквозь его голову проходит широкое кольцо, свернутое из стальной проволоки диаметром как минимум в сантиметр, и концы этого проволочного кольца грубо приварены друг к другу в самой середине его головы. В той части, где непосредственно располагается мозг.
По этому самому кольцу, насаженный на него, бегает стальной же шар. Но не холодный, в отличие от проволоки, а, наоборот, каким–то таинственным образом сильно разогретый и, можно даже сказать, раскаленный.
Когда шар находится вне головы, все в относитель ном порядке.
Но вот он приближается к левому виску… вспышка! боли!.. движется внутри головы, подскакивает на сварочном стыке… вторая!.. врезается изнутри в правый ви–сок… третья!.. и снова некоторое время можно жить.
Когда Валерка Стихарь во всех подробностях прочувствовал эту свою головную боль и ее причину (стальное кольцо, шар, сварной стык внутри головы), то нелепость собственных ощущений настолько
