у всех разгорался решительный и жестокий бой многотрудной, давно желанной машины с неказистой, простой и безотказной деревянной лопатой. Сколько было уже таких схваток? Кормилица-лопата выстояла, и ручники как всегда сейчас были уверены в семижильной фанерной старушке и в своем многоопытном, несгибаемом заступнике Ширли-ага.
- Режьте бороду или уходите, не мешайте работать! У нас план, - непримиримо стоял старик.
Выходило само собой, что весь этот торг и тяжесть спора Ширли-ага брал на себя.
- Бороду режь!.. Посмотрим, кто верх возьмет. Вода утечет, камень останется! - рука на груди у старика мелко дрожала и черные завитки бороды горели на солнце синеватым пламенем. - Ре-ежь, Сережа! Боишься? Ну, кто смелый?..
Долго длилось молчание. И вдруг Какаджан рванулся к отцу, взял у него из рук нож с джейраньей роговицей и попробовал острие лезвия на ногте.
- Сильному инеру первая палка! - Какаджан засучил рукава рубахи и поплевал в ладонь. - Куда потом, отец, девать твою бороду? Домой отнести или отдашь мне, я приспособлю на щетку для подборщика? Славная бородища, густая и упрямая!..
Не дрогнул ни один мускул на старческом, испитом, но без единой морщинки лице Ширли-ага. Негодуя, теряя под ногами опору и престиж законодателя озерных добытчиков и воротил, Ширли-ага любовался и гордился в душе сыном. Не он ли внушил ему: в споре не жалеть даже отца!.. Нельзя было обижаться на Какаджана, но и себя он не мог выставить на позор. Преспокойно сняв новый, ради гостей надетый красный халат, старик расстелил его перед самоходкой и сыном Какаджаном. Расправил складки на широких полах, стряхнул белую пыльцу с рукава и поклонился :
- Теперь пускай, гони, Какаджан, свою шайтан-арбу!..
В белой шелковой рубахе и небольшой чабанской шапке подсолнухом, Ширли-ага пошел по ломаному переулочку между набитых, но еще не завязанных мешков, удаляясь от людей и позора под высокие барханы...
С расстроенным видом Иван Ильич Волков и Какаджан смотрели на мережку следов, оставленных стариком Ширли-ага на крупчатой белизне озера. Ширли-ага уходил, не оглянувшись, не ускоряя и не уменьшая выверенного жизнью шага, но в его твердой походке чувствовалась надломленность и усталость. Какаджан видел, как отец сгорбился, и от этого стала больше заметна его ревматическая хромота, но сжатые в кулаки руки выражали упорство и душевную бурю старика. Бережно подняв халат, Иван Ильич стряхнул с него колючие блестки и протянул Какаджану.
На озерной житнице, так же как и на хлебном жнивье, нескошенный колос осыпается. Несобранный вовремя сульфат портится, пропадает. И все же Сергей Брагин решился, посмел отдать для машин лучшую поляну, за которую дружными семьями, шумными, спаянными артелями держались ручники во главе с караван-баши бородатым Ширли-ага.
- К обеду пустим четыре агрегата, - пообещал Иван Ильич.
- Картинно, друг на друга? - поинтересовался Брагин. - Как в прошлый раз для паренька из телецентра?
- Пойдем без бутафории, - заверил Какаджан.
- Ну, брат, и злопамятный ты! - прогневался Иван
Ильич, сконфуженно поглядывая сквозь двойной заслон очков.
И все же ему пришлось объяснить Виктору Пральникову, как они с Какаджаном демонстрировали свои первые машины перед приезжим оператором телецентра. Одна самоходка шла-шла, да и остановилась перед съемочным аппаратом Назад повернула, но подвела и на втором заезде. Съемщик волнуется - погода начала портиться. Подул из пустыни ветер с песочком, на озере начиналась соляная метель. Что делать? Какаджан сообразил и распорядился пустить на аппарат машины с разных сторон. Какая окажется на ходу, ту и снимай. С помощью этого нововведения удалось сделать нужный кадр... Случилось такое, но потом как оправдали себя волковские утюги!.. Иван Ильич, рассказывая об этом, погрозил Брагину гаечным ключом.
- Надо было, Сергей Денисович, к этой поначалу грустной новелле жизнеутверждающий конец добавлять! Помните, в тот же вьюжный день, когда ретивые ручники забились в свои берлоги, мы на самоходках не бросили озеро и собрали сульфат за сотню лопат. Помните? Поле боя осталось за машинами. Всегда об этом в своих рассказах добавляйте.
- Беру вас, Иван Ильич, в соавторы новеллы об утюгах.
- Нет уж, мы свою летопись теперь поярче начнем выписывать. Надо позаботиться, Какаджан, чтобы эти мешки с нашей дороги убрали. Заезды будем делать шире, инженер Брагин!
Около своих машин конструктор Волков забывал обо всем на свете. Кажется, дай ему права и волю, он на озере все перевернет по-своему. Заручившись поддержкой начальника производственного отдела Брагина, хлопотливый Иван Ильич стал более властным, снял пиджак и позволил себе расстегнуть верхнюю пуговицу у рубашки; а когда его попросили оставить мешки у поворота узкоколейки, то Волков взъярился:
- Без дураков чтобы... Сергей Денисович! Как инженер, вы должны чувствовать иноходь и нрав моего работяги Ему нужна достойная сценическая площадка. Я уже говорил вам и Чары Акмурадовичу, чтобы начинали переделку подъездных железнодорожных путей. Столбов лишних много понавтыкано, всю систему транспортировки и электропроводки надо менять. Коллекторы устарели, перепутаны! Старые отводы маточника и грунтовых вод нас не устраивают. Режим малосилен, - Иван Ильич подумал, не забыл ли чего. - Да, учтите - в ближайшее время машин у нас будет за двадцать. А потом еще больше. Все доводы взвесьте.
- Взвесим, - скупо и немногословно ответил Сергей Брагин.
- Каждое слово попрошу тщательно взвесить,-настаивал Иван Ильич, поднимая рукава своей белой, выглаженной рубашки и чувству я себя в едкой белесой пыли так же уверенно, как в конструкторском бюро. - Говоря кратко, экономно, попрошу все взвесить, Сергей Денисович!
- До пылинки взвесим, Иван Ильич, - успокаивал его Сергей. - Подытожим и оценим весь наш разговор возле весов!
Сначала сдержанно и робко, потом откровенно и широко, розовощекое лицо Ивана Ильича Волкова расплылось в улыбке.
- Товар, значит, лицом, а невесту натурой! - Волков обратился за сочувствием к Виктору Пральникову. - Как вам нравится эта натурфилософия?.. Техническую идею, жар и свет души, затаенную надежду - все на весы тащит этот хозяин сульфатной фактории.
- Хозяин должен быть расчетливым, - осторожно поддержал Сергея Пральников, все время порывавшийся извлечь на свет божий записную книжку и разумно остерегавшийся это делать. - Когда начинается игра в слова, то фактура необходима!
Волков перебил:
- В таком случае, я тоже остаюсь хозяином своего слова. Я готов взвесить весь собранный сульфат и могу поручиться за машины, Сергей Денисович. Вот мое слово.
- И слово, и сульфат взвесим!..
- Постараемся, чтоб вышло с походом! - Волков пригнулся и приложил ладонь к глазам. Через рельсы переползала вторая сборочная машина. - Ого, пожаловал Погос. Узнай, Какаджан, зачем он здесь. Разве у бугра на выработке делать нечего?
Комбайн подошел раньше, чем Какаджан успел встретить его у переезда. Погос хотел говорить лично с Иваном Ильичем, махал ему рукой и пускал из глушителя машины сизые кольца. В поле маячили четыре подборщика, а на ходу было только три, и если с этим что-то не ладится, то на весы Волкову придется класть главным образом свои обещания. Погос не торопился с докладом. Головастый, с открытым веселым лицом и кудлатыми волосами, в клетчатой рубашке навыпуск и белых, как будто дамских босоножках, он подъехал вплотную, решив покрасоваться перед всеми за рулем машины. Вид у него был бравый, залихватский. Добившись желаемого впечатления, Погос неторопливо спустился на запорошенную твердь и только после этого поздоровался.
- На подмогу к вам приехал. Не ждали? - весело сказал он Ивану Ильичу.
Лицо у Погоса сияло, блаженно улыбалось, и это насторожило Какаджана.
- Говори, зачем пожаловал?
