обиженную встретила она гостью в кабинете парторга Сахатова. К ее боевитой, моложавой не по годам фигуре роль покинутой страдалицы совершенно не шла. Буйные волосы, вызывающий поворот головы, энергичный профиль с прямым, продолжающим линию лба, пожалуй, чуть великоватым носом; в меру полная грудь и покатые плечи делали Каганову не только представительной, но и привлекательной. Несмотря на морщины, которые не всегда являются признаком возраста и поизношенности, а часто говорят о странствиях и пережитом, Каганова была еще крепкой и энергичной. И при всем этом, она обладала каким-то удивительным даром казаться разной не только в зависимости от обстановки и положения; она могла изменяться по собственному желанию, неожиданно и порой очень резко. Этот дар перевоплощения более других знал ловкий дипломат и утонченный жуир Метанов, всегда издали любовавшийся тем впечатлением, которое производит своей артистичностью на окружающих его ученая покровительница. Ева Казимировна сегодня превзошла себя: сначала она показалась разбитой, утомленной зноем и дорогой, заехавшей слишком далеко пожилой вдовицей, а потом вдруг предстала беззаветной, прямодушной, романтически порывистой и пламенной 'пролетаркой'... В споре о главном техническом стержне событий, - о печах и сдаче их комбинату, - Каганова проявила себя доверенным лицом института, сестрой академика, специалистом с именем, в достаточной степени эрудированным и поднаторевшим галургом... И тут же в разговоре с директором, парторгом Сахатовым и Брагиным она неожиданно обнаружила коммерческую и в какой-то степени сутяжную хватку, показала цепкую и алчную руку, тянущуюся к патенту... Конечно, было в ней желание помочь делу, но нескрываемая жажда личной выгоды, стремление попользоваться сомнительным изобретением, перенятым у других, все же брали у Кагановой верх. Проглядывало и то, как Ева Казимировна надеялась на своего преданного коллегу - Метанова. Пожалуй, большего ждала она и от преуспевающего в институте Игоря Завидного, похвалявшегося своей дружбой на химическом комбинате и влиянием на 'среднее техническое звено', прежде всего на своих прежних однокашников Сергея Брагина и Нину Протасову.
Выходило у Кагановой не совсем так, как ожидалось, но пока нельзя было сказать и другого,- что ничего не выходило. Обиженность и страдальческий вид у Евы Казимировны, который так перепугал Нину Протасову в кабинете Сахатова, был не признаком бессилия и отступления, а хитрым актом перевооружения, смены реквизита, которого у нее было предостаточно. Впрочем, так обнаженно мог бы подумать только Метанов, а Нина отнеслась к ее переживаниям с доверчивым участием и тревогой, тем более, что причин для этого было много. Лицо у Евы Казимировны было бледным, щека чуть подергивалась, а черные глаза, глядевшие на деревянный пестик вешалки, были пугающе неподвижны и никак не согласовывались с блуждавшей улыбкой.
- Посиди со мной, гордая амазонка!.. - попросила гостья. - От тебя так и веет силой и хотеньем жить! Да, жить, добиваться, пробовать, увлекать! - Ева Казимировна посмотрела на Нину как будто спекшимися, обугленными глазами, продолжая обидчиво, измученно улыбаться. - Не обижайся на меня, Нина, ведь в жизни почти невозможно придумать или сделать такого, чего уже не делали другие. В тебе я узнаю свою прошлую и запоздалую молодость. У меня тоже было гордое и обременительное одиночество. И чем оно хорошо - жалеть рядом никого не приходится... Боже, сколько сил и достоинства уходит на жалость к ближним! И тяжелее всего, что люди не понимают... Как много им прощается, и уступки часто делаются из- за жалости. - Ева Казимировна изменилась лицом, теперь губы у нее были сухо поджаты, а глаза так пылали и расширились, что в них страшно было взглянуть. - Признаюсь тебе.
Ниночка, как молодой товарке: сколько ни берегла я свою гордыню, изрядно натруженную, а поступиться пришлось... опять же из-за жалости... Пожалела я - не больше... А он, бедняжка, не понял моей подачки, и это совсем жалко! В такую тягучую жарищу, когда в голове шумы перезвонные, а тело будто избито, когда мысли словно плывут и плавятся, в таком состоянии чего только не может случиться с человеком. Нина вдруг вспомнила, как в чадном котле Сергей Брагин даже... в любви ей объяснялся, чётки перебирал и кабалистику призывал на помощь, чтобы подтвердить свое сердечное влечение. А теперь любовную тему деликатно затронула сама владычица 'кипящей печи'. Но сейчас Нина была не склонна копаться в этих переживаниях, ее озадачило состояние Евы Казимировны. Неприятной вдавлинкой в памяти осталась у нее давняя, одна из первых ашхабадских встреч с Кагановой, в республиканском управлении, когда Ева Казимировна вежливо согласилась, уступив уговорам Метанова, доверить свою печь молодому инженеру Нине Протасовой. У Кагановой был тогда такой же спекшийся, обугленный вопрос в глазах. Не из жалости ли и тогда уступила Каганова? В то время Нина не поверила бы в это, а сейчас была почти уверена.
- Тебя, Нина, можно чувствовать на расстоянии, - вдруг сделала открытие Ева Казимировна. - Ты еще не села рядом, а твое приближение уже чувствовалось и нарастало... У тебя дивный дар, Ниночка, и надо суметь этим воспользоваться в жизни. Поверь, говорю без всяких эмоциональных прикрас, откровенно, как старшая годами и кое-что повидавшая и понимающая в житейской мишуре. Не каждому дано такое обаяние, и если у тебя, милочка, не гаснет дивный заряд даже в добровольном, светском монашестве, значит, благость в тебе неистощима. Не удивляйся, милая, что я говорю как купчиха из пьес Островского. Говорю искренне и не зря. От болтливых и не лишенных чутья и вкуса мужчин я кое-что слышала, но больше я доверяюсь своему темпераменту и опыту.
- Вы так говорите, Ева Казимировна, что мне как-то неудобно! - слабо защищаясь, смущенно сказала Нина. - Знали вы меня еще студенткой, я и тогда от вас ничего не скрывала... Во время практики вы тоже нами руководили, и я никогда от вас ничего такого не слышала, Ева Казимировна!
- О том и толкую, дурашка, что знаю тебя лучше, чем своих дочерей. И нечего тебе смущаться, святошу из себя строить!.. Ведь ты не какая-то золушка. Слава богу, ты современная и не суеверная. Характер у тебя на мой похож: я те дам!..
- Я не о том хотела поговорить. Неспокойно у меня на сердце... Про печь хочу вам доложить. Наедине. Разобраться вместе надо...
- Затем я и прилетела в такую жару. Вот послушай...- Ева Казимировна крепко прижала Нинину руку у себя под тяжелой и плотной грудью, стараясь передать ей удары своего мятежного сердца. Сначала Нина не особенно вслушивалась в ее сердечную ритмику, но Каганова все сильнее давила на ладонь, и Нина стала невольно отсчитывать про себя упругие и очень частые толчки. Тут видимо, Ева Казимировна не преувеличивала, жара, ее действительно, угнетала. - Теперь, Нина Алексеевна, скажу тебе профессорскую мудрость: чем проще доказательство, тем оно убедительнее. Я тебя попросила послушать и определить: о чем тревожится мое сердце. Слышишь, чувствуешь, как мне тяжело?.. Поверь, это не от одной жары и ядовитых паров могучего чудища Кара-Богаз-Гола. Климат я переношу любой, даже... нашего министерства, которое вообще-то нас не стесняет, но наподобие ваших деляг ждет от тутовника ягод раньше, чем они созреют! Всем подавай от изобретения сразу же и доход! Но я не пекарь, чтобы с первой выпечки снимать припек. Химия - дело наитончайшее, и спешка может привести к уничтожающим катаклизмам... Для опытов требуется время и средства, и скупиться ни в том, ни в ином случае для новаций не следует. Непрерывность опытов в производственных условиях не должна лимитироваться формальным приемом и сдачей конструкции, как это сейчас требуют от нашего творческого коллектива. Связывать себе руки мы не позволим ни министерству, ни таким разумникам, как Акмурадов и Брагин, которые помешаны на доходах и прибылях.
Грудь Евы Казимировны пришла в такое волнение, а сама она так задвигалась на диване, что Нина при всем своем желании не смогла бы наблюдать за ее сердцебиением, она едва успевала замечать ее отрывочные, искрометные деташе, которым позавидовал бы самый опытный скрипач. Ева Казимировна, должно быть, хотела, чтобы ее слышали, косвенно разумеется, боковым слухом не только в кабинете парторга, но и в коридоре, за окном и по возможности в других апартаментах. К такому способу излагать свою точку зрения Каганова прибегала в самых крайних случаях, выражаясь без угроз, но всегда внушительно и адресование.
- Я не люблю прибегать к своим связям, у них слишком крупные акции, - поднажала Ева Казимировна на свою скромность, - это могло бы кое-кому повредить, но когда обстоятельства вынуждают, а чисто научные интересы требуют, то и родство призвать на помощь не грешно. Кому следует, поймут, что делается это не корысти ради и, тем более, не в целях морального шантажа или .вымогательства, а единственно с целью продвижения и внедрения новых технических идей. Рутинеры у нас еще не перевелись, хотя открыто такое родимое пятно вряд ли кто покажет! Существуют надежные атрибуты - надолбы, за которыми можно укрываться и отстреливаться, ничем не рискуя. Разве мы посягаем на
