каменный вход, шагнули в узкий лаз, ведущий к сокровищам.
В темноте они даже не видели друг друга. Тогда Черный Джейран вернулся и попросил, чтобы зажгли факел и дали ему. Йигиты, стоявшие у входа в подземелье, тотчас выполнили приказание. Маслянистый огонь факела осветил пещеру в человеческий рост, ведущую с небольшим уклоном вниз. Пахло здесь сыростью и мышиным пометом.
Черный Джейран шел впереди. За ним остальные. Опираясь о каменные стенки пещеры, они прошли саженей пятьдесят и остановились у глухой металлической двери.
— Вот здесь,— прошептал евнух дрожащим голосом, вставил ключ в замочную скважину, повернул и сильно потянул за ручку. Тотчас дверь распахнулась, прижав его к холодной боковой стенке пещеры.
— Ай, шайтан! — обозлился он, отталкивая от себя дверь. А дальше произошло самое неожиданное.
Черный Джейран, увидев железные ящики с сокровищами, шагнул через порог, счастливо засмеялся и вдруг умолк. Откуда-то сбоку вышел тигр, хищно ощерился и припал на передние лапы.
Евнух вскрикнул, и голос его смешался со звериным рыком.
Парни видели, как из кладовой выскочил тигр, за ним еще один. Все это произошло в считанные секунды. Оглушительный рев прокатился по пещере. Выхватив пистолет, один из них с силой оттолкнул дверь, рванулся в тайник и отступил перед увиденным: Черный Джейран с разорванным горлом лежал на пороге. Кровь еще лилась из его сильного тела, но он был уже мертв. Отчаяние, а затем мерзкий страх охватили присутствующих. Войдя в кладовую, они закрыли за собой дверь и стали стрелять наугад в железную перегородку, приподнятую вверх.
Тигры, вырвавшись из плена и увидев освещенный дневным светом вход в пещеру, ринулись с ревом туда и выскочили во двор. Первый зверь набросился на группу йигитов и разметал их, как котят. Затем он начал бросаться из стороны в сторону. Парни, ошеломленные внезапным нападением зверя, побежали. Охрана у ворот спряталась в будку. Только Ширин-Тадж-ханум, потрясая кулаками, с дикой радостью кричала:
— Золото! Золото! Ха-ха-ха!
Зверь в гигантском прыжке подмял под себя женщину и растерзал.
Выскочивший за первым второй тигр, не найдя во дворе ни души, огляделся и затрусил к воротам. Первый бросился за ним, и через минуту на улице разнесся рев и лай собак. Откуда-то, видимо, вдогонку зверям, посыпались выстрелы.
Не скоро опомнились йигиты от происшедшего, а когда опомнились, задумались: как могло случиться, что на Черного Джейрана напали тигры, — ведь на госпожу они не нападали, когда она заходила сюда прятать золото. Вскоре они поняли, что кладовая состоит из одной комнаты, перегороженной железной стенкой. В одной — ящики с золотом, в другой — тигры. Когда была необходимость, чтобы тигры находились рядом с золотом, госпожа сверху кидала на ящики кусочки мяса и поднимала рычагом вверх перегородку. Тигры перебегали к ящикам за мясом и перегородка опускалась. Если же нужно было войти в кладовую, то Ширин-Тадж-ханум делала наоборот: бросала мясо во вторую половину кладовой — тигры уходили, стенка опускалась и госпожа входила. Повяли теперь они и откуда доносились странные стоны. Это голодные звери подавали в подземелье свои мощные голоса, требуя мяса. Черный Джейран по злобе и беспощадности госпожи Ширин-Тадж-ханум стал их жертвой. Погибла и сама госпожа в безумном злорадстве.
Теперь, когда кончились кровавые распри во дворце Гамза-хана, воины спокойно отдыхали в его многочисленных комнатах, а Кеймир с Меджидом и тремя огурджалинцами направились во дворец хакима. Въехав во двор, они слезли с коней и пошли к большому желтому зданию. Сотни воинов расхаживали по аллеям, сидели на кошмах, курили и играли в дуззум — все ждали дальнейших распоряжений Кията. Некоторые, обогатившись добычей, уже отправились назад; о таких тут и там шли толки. Одни осуждали, другие поддерживали: чего, мол, сидеть без дела, воевать — так воевать, а нет — айда домой.
Во дворце Кеймир повстречал Якши-Мамеда, Джадукяра и Назар-Мергена. Тут тоже шел спор. Гургенский хан в открытую проявлял недовольство, что он со своим войском захватил Астрабад, а победителем считают Кията. Джадукяр махал рукой: какая разница, аллах, мол, рассудит нас. Якши-Мамед не ввязывался в разговор, хотя и посматривал на гургенцев косо. Увидев пальвана, он обрадовано всплеснул руками:
— Вах, Кеймир, где ты пропадаешь? Мы тут без тебя скучаем! Хочешь — пойдем в кавеханэ?
— Ай, брось ты! — беззлобно отмахнулся Кеймир и попросил: — Дай-ка лучше мне мискаль на один- два чилима. Голова болит.
Якши-Мамед повел пальвана и его друзей к себе в комнату.
НА ТЕГЕРАН
Кият в разгромленном Астрабаде получал самые разноречивые вести о положении дел на русско- персидском фронте: их приносили случайные люди. То прокатывался слух, что светлейший Аббас-Мирза со своим непобедимым войском уже захватил все кавказские ханства и добивает свиноедов в Дагестане. То приходили сведения вовсе не похожие на предыдущие: шахиншах и его наследник Аббас-Мирза отступили за Аракс и теперь идут к Астрабаду, чтобы разгромить туркмен, а предателя Джадукяра казнить в Тегеране. Одновременно распространялось, что за голову Джадукяра шах не пожалеет воловины своего богатства. Самые баснословные цены назначались и за голову Кията.
Кият не решался что-либо предпринять: то ли двигаться дальше, то ли возвращаться назад. Решение принял неожиданно, когда по мешхедской дороге подошли еще несколько сотен текинцев. Кият оставил в Астрабаде Назар-Ниява с двумя отрядами и повел туркмен в Мазандеран.
Астрабадский и мавандеранский останы разделял ров, или, как называли его персияне, джар. Канава под насыпью была заполнена грунтовыми водами. Переехав джар, отряды прошли до речки Гаслига и остановились на ночлег. Это было самое подходящее место. Рядом е равниной возвышался курган Гирей- Дюгун, с которого хорошо просматривалась вся местность. Основной лагерь расположился на этом кургане. Гургенцы разбили шатры ближе к морю.
Кият в этот вечер не ложился спать, сидел, окруженный своими сердарами. Был он заметно взволнован — неизвестность завтрашнего дня тревожила его. Внизу, поодаль от кургана, горели небольшие костры. Это воины Джадукяра и Назар-Мергена варили ужин. Но вот костры один за другим стали гаснуть, и наступил мрак. Только где-то в стороне шумело море и завывал холодный северный ветер. В полночь, выставив стражу вокруг кургана, Кият лег и до самого рассвета проспал без тревоги. В лагере все было спокойно.
Едва развиднелось, он вышел свершить намаз и, окинув долину, немало удивился: шатры гургенцез стояли на месте, но ни коней, ни людей не было. Хан подумал, что лошадей они отвели куда-нибудь на сочный корм к берегам Шершери, а сами спят, но, приглядевшись, тотчас отбросил эту мысль.
— Хов, Махтум-Кули! — крикнул он.— Возьми с собой йигитов да съезди к Джадукяру. Узнай, что там у них случилось. Вроде бы все стоит на месте, а никого нет.
Атрекский хан тотчас вскочил на скакуна. С ним отправились его ближайшие помощники. Полфарсаха отделяли лагерь гургенцев от кургана Гирей-Дюгун. В считанные минуты атрекцы покрыли это расстояние и остановились возле лагеря. Джигиты торопливо заглянули в один, в другой шатер и сообщили — никого нет.
— Ух, проклятый колдун! — в отчаянии вскрикнул Махтум-Кули-хан, потрясая кулаками.— Опять тебе удалось обмануть нас. Опять ты продался персиянам! — Хан со злостью рванул полог белого шатра и остолбенел: Джадукяр лежал у входа без головы, сгустками запеклась кровь на обрубленной шее.
Махтум-Кули, пятясь, отступил, вскочил на коня и с криками: «Предательство! Нас предали гургенцы!» — помчался к кургану. Взлетев на холм, он торопливо сообщил Кияту о том, что увидел. Дрогнули мускулы на лице
Кият-хана, глаза сузились, выражая гнев. Долго он стоял, поставив кулаки на бедра. То смотрел себе под ноги, то на опустевший лагерь гургенцев.
В то утро воины Кият-хана разгромили Кюльбат, Градевинд и выехали на хребет Энезань-Ко. Отсюда
