— У меня есть соображение...
— Говори.
— Мне кажется клад зарыт в той могиле, на кото-рой стоит бунчук.
— С белым орнаментом?
— Да.
Пока Бабукули говорил, его усы оживленно шевелились, подобно лапкам жука, перевернутого на спину.
Если жадность отразилась у Бабакули в усах, то у Ходжанепеса она заблестела в глазах. Даже у бычка-трехлетки, откормленного жмыхом, они не сверкали так, как у Ходжанепеса.
Глаза Ходжанепеса налились кровью, он тяжело, со свистом задышал и уставился на Бабакули, не произнося ни слова.
Испугавшись вида сообщника, Бабакули ласково погладил его по плечу.
— Непес, а Непес, родственничек, время уже позднее...
— Позднее, — согласился тот.
— Давай придем сюда завтра, когда будет светло. Договорились?
Ходжанепес кивнул.
Ночь они решили провести в одной из пещер, которую наметили еще днем.
Лошадей провели в глубину пещеры, а у входа разожгли костер. Недалеко от пещеры струился небольшой родник, пробивший себе путь на волю сквозь несколько каменных поясов. Они наполнили черный от копоти кумган родниковой водой и поставили его боком к весело потрескивающему огню.
Старая мудрость не зря говорит, что при виде золота и Хызр потеряет голову. Что касается Ходжанепеса то он изменился, еще и не увидев золота. Впрочем, он был далеко не Хызр...
Присев чуть поодаль от костра, Ходжанепес принялся искоса поглядывать на Бабакули, ища причину для ссоры.
Бабакули, однако, ничего не замечал. День выдался трудным, он устал и очень хотел горячего чаю. Подкла-дывая поленья в огонь и пододвигая кумган поближе к пламени, он беззаботно болтал, не замечая надвигающейся грозы,
— Непес, родственничек, у меня к тебе есть одна просьбица, — произнес он.
— Ну?
— Когда возвратимся домой, продай этот кумган мне.
— Сколько заплатишь?
— Сколько скажешь!
— Зачем он тебе?
— Возьму молот и разобью его на мелкие кусочки. Видишь, никак закипать не хочет, словно дразнит меня.
Ходжанепес вскочил на ноги. Долго сдерживаемая ярость прорвалась в злобном крике:
— Я сейчас вдребезги разобью кумган о твою дурную голову. А еще лучше — твою голову о кумган!
Однако вспышка угасла так же внезапно, как и возникла. С погасшими глазами Ходжанепес тяжело опустился на землю.
Кумган наконец закипел.
Бабакули приготовил чай. Глубоко задумавшись, вы-пил с жадностью пиалу, налил вторую.
Мысли Бабакули безрадостны. В глубине души он начал сомневаться в успехе их предприятия. Зря он пошел на поиски золота, да еще с этим разбойником Ходжанепесом.
Налив третью пиалу, Бабакули погладил камень, лежащий на полу пещеры, и негромко позвал.
— Непес...
— Что тебе?
— Хочу тебе покаяться, как родному. Одно дело сотворил необдуманно.
Ходжанепес рывком повернулся к нему, расплескав из пиалы чай:
— Что натворил?
— Когда мы уезжали, я предупредил братьев, что если не вернусь, через определенный срок, то в этом будет виноват только Ходжанепес. Честное слово, я так теперь жалею об этом, что просто не могу найти себе места. Ведь наша с тобою жизнь зависит от аллаха, вернемся мы с тобой, скажем, через шесть месяцев, или не вернемся. А мои бездельники подождут-подождут, да и подумают, что это дело рук Ходжанепеса. И тогда... — Бабакули запнулся.
— Договаривай.
Тогда начнут мстить твоей семье, — докончил Ба-бакули. — Ах, зачем я эту глупость сотворил? — закричал, запричитал вдруг он. — Возьми лучше кумган и разбей мою дурную голову!..
Лицо Ходжанепеса залилось краской.
— Нет, нет, ты, ради аллаха, ничего не подумай, — торопливо заговорил Бабакули. « У меня нет и никогда не было никаких дурных мыслей или подозрений по отношению к тебе. Ну разве я тебя когда-нибудь хоть чем-нибудь обидел? Моя мама говорила, что когда мы были маленькими, нас кормили одной грудью. Ведь мы как родные братья.
— Потому-то я и решил ничего не скрывать, рассказать тебе все, как родному брату. Не нужно мне было дома говорить такие глупости, — проговорил Бабакули, Выражая сожаление, он кусал губы и покачивал головой.
Напившись чаю, они начали подремывать около догоревшего костра.
Ходжанепес, сбросив с плеч чекмень, укутал им Бабакули и произнес:
— Так тебе будет теплее.
Прежде Ходжанепес не отличался бессонницей: засыпал сразу и спал как убитый. Однако в эту ночь он потерял сон — вскакивал и садился от малейшего движения Бабакули. Бабакули же, чувствуя, что Ходжанепес начал беречь его, спокойно уснул и столь же спокойно проснулся.
Теперь Ходжанепес не давал ему палец о палец ударить: сам беспокоился о конях, сам кипятил чай. А Бабакули, когда оставался один, весело посмеивался своей ловкой выдумке.
Летнее утро предвещало пыльный, жаркий день. Ходжанепес и Бабакули решили раскапывать отмеченную вчера могилу, которую украшал бунчук.
На двоицу них была одна лопата.
Когда пришли на место, Ходжанепес взял лопату, поплевал на ладони и проговорил:
— Ты, Бабакули, стой рядом и вдохновляй меня!
С этими словами он глубоко вонзил лопату в самую верхушку могильного холма.
Разгоряченный Ходжанепес в течение нескольких минут разрыл холм.
Однако дальше дело пошло хуже: под холмом ока-валась очень твердая почва.
— Тут не то что лопатой — топором не пробьешься, — проворчал Ходжанепес, вытирая потный лоб.
— Погляди-ка, — указал Бабакули Ходжанепесу. — Здесь, возле бунчука, почва вроде немного разрыта а взрыхлена.
Действительно, почва в этом месте оказалась помягче, и потерявший было надежду Ходжанепес снова принялся за работу, воспрянув духом.
Через какое-то время, когда Ходжанепес выбросил очередную лопату с землей, в глубине ямы показалась небольшая дыра, величиной с кулак.
Ходжанепес от неожиданности оступился, и почва хлынула в отверстие.
— Ты неуклюжий! Золото перемешаешь с землей. Давай сюда лопату, — сказал Бабакули.
Он спрыгнул в яму и принялся с большой осторожностью расширять отверстие.
Ходжанепес стоял рядом.
Бабакули неожиданно замер, вглядываясь в отверстие.
— Непес, я что-то плохо вижу, в глазах туман... Глянь-ка в отверстие.
— А что?
— Мне кажется, там что-то лежит.
Оба, нагнувшись, некоторое время пристально вглядывались в темное отверстие, из которого тянуло
