поставленной перед собой цели. Немного проскакав рядом, они начали постепенно отставать от них.
Оказалось, они поступили правильно.
Когда беглецы, пересекая реку вброд, достигли середины течения, в небе внезапно вспыхнули ракеты, огонь которых, казалось, наполнил весь мир. Одни ракеты только поднимались ввысь, другие в это время падали, так что освещение не уменьшалось.
Растерявшиеся люди замерли посреди реки, не зная, в какую сторону двигаться, и в это мгновение раздалась звонкая и долгая пулеметная очередь.
Озаряемые светом ракет пули, вылетавшие из «максима», образовали в небе огненную дугу и просверлили дальний конец широкого пространства.
Какое-то время Бабакули и Ходжанепес слышали шум и крики, а потом воцарилась тишина.
Они оба убежали на восточную сторону и скрылись в густых зарослях, однако остановиться, чтобы хоть немного отдохнуть, долгое время не решались.
Ведя коней в поводу, они бежали по кочкам, не разбирая, где бугры, где ямы, и дышали глубже, чем их кони, пытавшиеся вырваться,
Наконец остановились.
Прислушиваясь к мучительной тишине, которая на-' валилась невыносимой тяжестью на барабанные перепонки, Бабакули тихо произнес:
— Кажется зять и другие прибыли туда, куда так стремились попасть.
Ты так думаешь?
— Разве ты не слышал, как строчил пулемет?
— Еще бы не слышал! Меня с ног до головы пронизывал этот грохот, он и до сих пор стоит в ушах.
— А тебе не кажется, Бабакули, что теперь можно услышать звук транспорта, который сумеет их переправить?
— Ничего не слышу.
Ночной холодок между тем все усиливался, затем с Койтена повеял пронизывающий ветер.
Бабакули и Ходжанепес въехали в глубокую лощину и остановили коней в десяти-пятнадцати километрах от села.
— Наши дела усложняются, — проговорил озабоченно Бабакули, думая о том, что их может ожидать в будущем.
— Не волнуйся, все будет в порядке. Положись на меня, — бодро ответил Ходжанепес. — Между прочим, я у них позаимствовал все, что нужно. Смотри сюда!
С этими словами Ходжанепес снял с седла своего коня битком набитый хурджун. Из него он первым делом вытащил скатерть, сотканную из верблюжьей шерсти, и расстелил ее на земле.
— Пока я рядом с тобой, тебе худо не будет! — улыбнулся Ходжанепес. — Как ты думаешь, неплохо нам сейчас будет перекусить мягким пшеничным хлебом и бараньей копченой ногой?
— У тебя, оказывается, есть хорошее деловое предложение, — сказал, прищурившись и улыбаясь, Бабакули, у которого от голода сводило живот.
Заморив червячка, Бабакули негромко обратился к Ходжанепесу:
— Что будем делать?
— Все очень просто, — не задумываясь, ответил Ходжанепес. — Мы находимся на дне оврага, который служит нам надежным прикрытием, камыши нас в какой-то мере предохраняют от холода, если забраться в их гущу. Так что теперь как порядочные люди, мы можем дать отдых нашим воспаленным глазам, тем более, что животы наши сыты.
— Миленький мой, золотые слова говоришь. Только ты не понял смысла моего вопроса.
— Это ты о чем?
— Тот мальчик остался в селе. И теперь в наших руках нет ничего, чем мы могли бы запугать старого пса...
— Дальше.
— Мальчик в скором времени вернется к старику, он не захочет жить без него. Мы должны уйти отсюда...
— К хибарке мальчика?
— Ну да, спрятаться возле нее в засаду и караулить. А как только мальчик придет, войти к старику вслед за ним. И тут уж старый шайтан будет в наших руках, никуда не денется. Мы заставим его показать, где находится гробница «Кызыл-Ата». Если будет упорствовать подвергнем его и сына самым зверским пыткам.
Начальное звено нового плана, предложенного Ба-бакули, было приведено в исполнение. Однако результатов пока никаких не было.
Вот уже несколько дней, сидя в укрытии, Ходжанепес и Бабакули наблюдали за убогим жильем Хаджи Тихого, ожидая Иламана, который, по их расчетам, должен был появиться.
Но мальчика не было.
Убедившись, что их план потерпел неудачу, Ходжа-непес и Бабакули вернулись обратно.
...Прошло почти два года, когда они снова появились в окрестностях Койтена.
Стояли последние дни последнего летнего месяца, и желтые листья на деревьях на каждом шагу напоминали им золото, запрятанное в горах, до которого они никак не могли добраться.
— Послушай, Ходжанепес, на этот раз мы отсюда не уйдем, пока не отыщем золото, — сказал Бабакули.
— Иншалла — если бог даст, — ответил напарник, думая о чем-то своем.
— Другие на нашем месте, располагая такими сведениями, обязательно нашли бы спрятанное сокровище.
— Как его найдешь? — вздохнул собеседник. — Что-то не идет этот проклятый мальчишка, и баста!
— Ладно, попробуем обойтись без него. Что ни делает аллах, все к лучшему!
В пятницу вечером Хаджи Тихий, взяв кремень, вышел из жилища.
Бабакули обратился к Ходжанепесу:
— Мельник отправился зажигать лампы шеитов.
— И что?
— Может быть, попробуем проследить за ним, не раскрывая себя? Вдруг это нам даст хоть какую- нибудь ниточку к запрятанному золоту.
Хаджи Тихий уверенно шел по едва заметной тропинке, которую пересекали то огромный валун, то обломившаяся с дерева сухая ветка.
Время от времени Хаджи опускался на колени около небольших бугров, окруженных невысокой защитной оградой, и читал заклинание — молитву, потом, высекая кремнем искры, возжигал светильник, приготовленный заранее близ могил со стороны кыбла — той стороны, в которую мусульманину положено обращаться во время молитвы.
Убедившись, что огонь не погас, Хаджи Тихий шел дальше, к следующей могиле.
Хаджи, как мог, старался поддерживать места захоронения в порядке и каждую пятницу вечером, что бы ни было — жара или мороз, — зажигал светильники.
Делать это он начал давно, очень давно, с того самого дня, когда начал мастерить мельничьи жернова 8 горах.
Бабакули и Ходжанепес, крадучить на приличном расстоянии, с горящими глазами, следили за действиями Хаджи Тихого.
Наконец, Хаджи зажег светильник близ последней, восьмой могилы и повернул домой.
Бабакули шепнул:
— Если аллах будет милостив к нам, мы скоро на» ступим на хвост огромного богатства.
— Иншалла.
— Видишь, все в точности так, как написано в той бумажке. Есть восемь гробниц шеитов — святых.
— Но в какой из них золото?
