— Джомарт-ага... — начал пастух и, не договорив, умолк, неожиданно вытерев глаза.
Джомарт-бай поднялся. С сердцем, захолонувшим от дурного предчувствия, он спросил:
— Что случилось?
— Сулейман повесился.
— Где?
— Вон на том дереве, около колодца, — указал пастух.
Пока подоспели Джомарт-бай с дочерью, пастухи, срезав веревку с шеи Сулеймана, положили его на спину, на песок и принялись массировать грудь. Но Сулейман был уже мертв.
Арзыгуль, завопив, хотела броситься на тело брата, но отец удержал ее.
Люди тихо, как положено по обычаю, переговаривались, но их прервал неожиданный крик Джомарт- бая:
— Родственники, возьмите этого нечестивца и бросьте его вон в ту яму; где мы закапываем издохших собак. На могиле не насыпайте холм и не делайте никакой отметины. Киньте его там, как выливают кумган воды.
Люди переглянулись.
— Бай-ага, так ведь нельзя! Что ни говори, а Сулейман — ваш сын. Что скажут люди, если вы его не похороните по-человечески? Этого не простят, — сказал пожилой человек, поднявшись с места.
Бай помолчал.
— Пусть говорят, что хотят, — произнес он. — Если бы он даже перешел к большевикам, если бы он даже поднял на меня руку и убил меня, я, умирая, все равно считал бы его своим сыном. Но он добровольно отказался от жизни, дарованной нам всем аллахом. А потому, даже если бы я простил его, его сама жизнь не простит. Уберите его к шайтану!
Два дня лежал Джомарт-бай не вставая с постели, не беря в рот ни крошки. За эти дни он не то что не спал — даже не задремал ни разу. Зрачки бая были устремлены в одну точку, словно он там видел нечто, чего не видели другие.
На третий день перед Джомарт-баем предстал симпатичный парень с ружьем за плечами. На плечах его был красный шелковый халат, на голове — белая папаха из мелко вьющейся овечьей шерсти. Переведя глаза вниз, Джомарт увидел на ногах пришельца нарядные зеленые сапоги из сагры — специально выделанной дорогой кожи. Взор бая выразил удивление.
— Отец, вставайте! — проговорил джигит. Осторожно поддерживая, он помог Джомарт-баю подняться с постели.
Джомарт встал, пошатываясь.
— Что все это значит, доченька? — спросил он слабым голосом у Арзыгуль, вошедшей в кибитку.
— С сегодняшнего дня я заменю вам сына, — ответил вместо дочери незнакомый джигит. — И если этого не случится, если я нарушу клятву, пусть будут прокляты хлеб и соль, которые я ем, а также святое материнское молоко, которым был вскормлен.
Арзыгуль едва слышно что-то проговорила.
— Не говори так, доченька, не говори так! — произнес Джомарт-бай. Схватив дочь за налитые, тугие плечи, он повернул ее к себе. С трудом приподняв опухшие, отяжелевшие веки, он стал рассматривать Арзыгуль так, словно видел ее впервые.
— Послушай, что я скажу, доченька, — заговорил Джомарт-бай, не разжимая рук. — Твой отец не раз еще приподымется в стременах, мчась вместе с самыми отважными джигитами. Только ты, доченька, не вмешивайся в мои дела. Не твое это дело, не женское.
— Ты хорошо сделала, что надела на себя мужскую одежду. Правильно сделала.
— Если будешь ходить, распустив до пояса четыре косы, тебя может коснуться дурной и недоброжелательный глаз. Что делать, времена такие наступили.
Арзыгуль вздохнула.
— Будь добрым джигитом, — продолжал отец, — но живи под моим крылышком, И постарайся, по возможности, поменьше попадаться на людские глаза. Ты поняла?
— Да, отец, — сказала Арзыгуль и поправила ружье, которое держала в руке.
— Пятизарядка — не твое оружие, — нахмурился отец. — Пойди и отнеси его на место.
— Хорошо. Но тогда взамен вы мне дайте другое оружие, которым я могу владеть!
— Что ж, ладно.
Джомарт-бай, немного замешкавшись, достал откуда то из рукава наган и протянул его Арзыгуль.
— Всегда держи его наготове, слева за пазухой, и пусть наган будет постоянно заряжен... И еще вот что. В минуту опасности правой рукой берись за рукоятку нагана. А если до цели не больше пяти шагов, можешь оружие не вытаскивать — стрелять прямо сквозь платье.
Девушка взяла наган.
— Ну, а теперь иди и поставь чай. Мы все вместе попьем и спокойно поговорим.
Арзыгуль поставила на огонь большой кумган.
Подошла жена главного пастуха, стала стелить красные богатые ковры на траву, которая, едва пробившись сквозь скудную почву, уже начала засыхать. Во время своего занятия она, сгорая от любопытства, все время бросала взгляды в сторону незнакомого красивого джигита в белой, как снег, папахе.
Так и не дождавшись от него приветствия, жена пастуха, обратилась к незнакомцу:
— Добрый день, джигит! Откуда к нам пожаловали? Надолго ли?
Джигит промолчал.
— Уймись, женщина! — оборвал ее бай. — Что ты трещишь, словно сорока, увидевшая червивое мясо? Подойди-ка сюда и оставь гостя в покое.
Женщина, привыкшая к повиновению, подошла к хозяину. Между тем Арзыгуль куда-то незаметно исчезла.
— Куда подевалась Арзыгуль-джан? — спросила жена пастуха.
— На что она тебе?
— Поговорить хотела.
— Арзыгуль ушла далеко, к родственникам. Я сам
послал ее к ним, — сказал Джомарт-бай, слова которого звучали вполне правдоподобно.
— Бай-ага, а можно нам всем туда переселиться? — медовым голосом попросила женщина. — Там, наверно, пастбища получше. Здешние никуда не годятся, к тому же овцы съели все, что можно...
— Можно, Дойдук-пери, конечно, можно, — ответил бай. — Пусть только твой муж как можно лучше подготовит отару. — Ты, наверно, догадалась, — бай многозначительно понизил голос, — что путь нам предстоит нелегкий и далекий.
— До границы? — догадалась женщина.
— Да.
— Можно сказать об этом мужу?
— Разумеется. Только пусть не ленится, как можно лучше и быстрее готовит отару в дорогу.
— Пусть только попробует лениться! — воскликнула женщина, острая на язык. — Да я ему бороду оторву и сзади приклею! — С этими словами она поспешно направилась к ближайшему кошу, чтобы поведать захватывающую новость своему мужу, а заодно и всем остальным.
Услышав, что женщина ушла, Арзыгуль вышла из-за юрты, в которой делала какие-то приготовления.
Джомарт-бай опустился на ковер и, придвинув поудобнее подушки, приступил к чаепитию. Он выпил два больших чайника крепко заваренного чая, опираясь на локти и не меняя позы. По лбу его заструился пот.
Арзыгуль села на ковер недалеко от отца. В мужской одежде она чувствовала себя стесненно и неловко.
Джомарт-бай поставил пиалу.
— Доченька, надев мужскую одежду, нельзя стать джигитом, — заговорил он. — Как ты сидишь? Не похоже, что сидит джигит. И потом, если ты собираешься все время ходить в мужской одежде, я не смогу называть тебя дочерью. С сегодняшнего дня твое имя будет Халлы.
