позднее. У наших более выгодная позиция и высота. Вот Яки красиво вильнули, опустили носы на карабкающуюся вверх тройку немцев, и ударили бледные в ярком солнечном свете трассы. Ведущий фриц сразу лишился крыла, закувыркался, блеснул на солнце сброшенный фонарь, и я увидел мотающуюся куклой в воздухе фигурку пилота. Было похоже, как будто он прыгнул с трамплина в бассейн и вертит сальто. Второй фашист получил очередь по двигателю, и его винт встал. Самолет плавно, с левым креном, перешел в пологое снижение и, набирая скорость, пошел к земле. Так он себя ведет, когда летчик убит. Это сразу понимаешь, каким-то шестым чувством.
Яки пронеслись мимо салаги. А вот теперь — наш выход.
— Толя! (опять я прокололся!) Подходи справа! Берем его в клещи. Близко не подходи, чтобы он с тобой не столкнулся. Дай ему очередь, метрах в десяти от крыла, чтобы не напугать.
Ведомый дал очередь справа от фюзеляжа немца, я — слева. 'Мессершмитт' как летел, так и продолжал лететь. Никакой реакции. Я подошел поближе, выровнял свой истребитель и посмотрел на немца. Да он от испуга обделался, наверное! У него не то, что стресс, у него полный ступор. Немец, с абсолютно неподвижным, белым лицом, смотрел на меня белыми же глазами.
'Эй, ты! Немец!' Я помахал молодому пилоту рукой. Никакой реакции. В зеркало обзора задней полусферы я увидел вторую пару, которая подошла и стала точнехонько за фрицем.
— Эй, эй! Не стрелять! Живым приведем и официанткам подарим. Пусть на кухне 'хайль' кричит и на мышей гавкает!
Молодцы, радио они не включили, но самолеты задергались, как на ниточках. Ржут, чего уж тут непонятного. Да, не забыть бы доложить командиру, а то еще грохнут салагу не разобравшись.
— Дон-1, я Тур. Ведем салагу домой. Прикройте сверху, фрицы явно вызвали подмогу.
— Я Дон-1. Вас понял, прикрою. Осторожнее там…
Тут в переговоры врезался какой-то начальственный басок.
— Дон-1, ответь Гнезду. Что там у вас происходит?
— Я Дон-1, все в порядке, доложу с земли, по связи.
Я вновь уставился на немца. Нет, так не пойдет. Надо его выводить из комы, а то летим мы не туда. Я откатил фонарь и поставил его на защелку.
'Эй, ты! Немец! Сюда смотри, сюда!' Я махал немцу рукой, как нетрезвый гаишник в попытке срубить бабки с пьяного водителя асфальтового катка.
'Фриц, в душу твою мать! Сюда смотри!' Ага, хоть какой-то прогресс. Взгляд молодого стал более осмысленным. Я погрозил ему пальцем. Черт, холодно-то как, с открытым фонарем. 'Фриц, даже и не думай! Туда летим, туда!' Я снова замахал немцу рукой, указывая ему курс на восток. Фриц вроде бы пришел в себя и завертел головой.
— Толя, стрельни еще, теперь поближе к нему, — скомандовал я ведомому, стреляя прямо по курсу немца и отжимая его вправо. Мимо мессера пронеслись две трассы, и они немного отрезвили фашиста. Он сжался и испуганно смотрел то на меня, то на Толю. Я вновь замахал ему рукой, указывая курс. Немец кивнул и плавно положил самолет на крыло. Уф-ф-ф! Молодец, салага! Понял смысл жизни, наконец.
— Дон-1, он на кукане, команд слушается. Идем домой. Второй паре встать справа выше.
— Иди спокойно, все чисто, — это комполка.
— Понял, исполняю… — это ведущий второй пары.
Я наконец-то закрыл фонарь. Бр-р-р, холодно! Сейчас бы грамм стописят для сугреву. Неужели командир еще куда погонит? Да нет, не должен! После такого боя — не должен. Наверное, прикажет всем отдыхать, а сам побежит звонить в дивизию. А потом — будет месса изучать. Пока не забрали его у нас. Может и подлетнёт. С него станется. Мне это и даром не надо.
Сколько мы сбили? Наша пара двух, пара командира — тоже двух, вторая пара — одного. Здорово! Это классика! Хорошая атака получилась. Вот если бы командирская пара с первого раза точно отстрелялась, да вторая пара была бы точнее… Секунды — и шесть мессов как корова языком. Ладно… Мечтай, мечтай… Мечтать не вредно, но бесполезно. Время упущено. Тут я засмеялся, вспомнив подарок Регистратора. Вернуть, что ли время? Да нет, это я так. Это у меня отходняк после боя. Эх, жаль видеокамеры тут еще не продаются. А то, какие бы кадры были.
Тпр-р-р-у! Ты куда, родной? Я погрозил немцу кулаком и еще раз показал направление. Тут надо брать правее, нужно наши зенитки обойти, а то еще не разберутся и влепят по крестам так, что крылья у нас отлетят. Скорее бы на посадку, замерз…
— Второй паре — выйти вперед и произвести посадку. Зенитчиков там наших предупредите, что немца ведем. Вообще, пусть от пушек отойдут, а то боязно мне.
— Понял, Тур, исполняю… Вторая пара прибавила скорость и унеслась вперед.
А через минуту у немца зачихал мотор. Даже я это услышал. То ли на самом деле — неисправность, то ли этот гад специально что-нибудь испортил. Хотя, навряд ли. Уж больно он жить хочет. А аэродром-то уже видать.
Я вновь открыл фонарь. Сидеть, гад! Тяни — вон полоса! Я махал руками, как дирижер большого симфонического оркестра. Какие кары немцу я только не сулил! Как он от моей жестикуляции не обделался? За мессом я видел веселую рожу Толи, который ржал, глядя какой цирк я устроил. Стоп! Эх я, дурак! А телепатия? Немец-то совсем рядом. Я уставился на салагу. Вот он вздрогнул, непроизвольно кивнул, и со страхом взглянул на меня. Я кивнул, да — садись, стрелять не будут. Немец кивнул в ответ, наклонился к приборной доске, что-то там сделал и двигатель перестал чихать. У месса поползли вниз закрылки и вышли шасси. Садись, салага, намучался я с тобой. В тепло хочу, в столовку!
Немец запылил по ВПП, к нему рысью побежал народ. Первым, резвым сайгаком, бежал особист. Здоровый парень, ишь, как летит. ГТО сдает, наверное. А пистолет тебе не нужен. Немец уже готов — спекся.
Севший 'Мессершмитт' моментом откатили со взлетной полосы, и комполка приказал нам садиться. А кто против? Давно пора. Замерз, как собака, и есть хочу.
Самолет гулко застучал колесами по подмерзшему грунту ВПП. В ее конце Антоша махал мне, мол, 'Сворачивай, глуши мотор'. Свернули, заглушили. Над полосой со свистом красиво прошли отцы-командиры, и ушли на разворот. Все, сели!
Мы стояли, как-то глупо улыбаясь, а вокруг шумел народ. Быстрым шагом подлетел комполка, цыкнул на посторонних, принял мой рапорт.
— Все ребята! Быстро в столовую — поесть от пуза и согреться. Разрешаю вам выпить, я им позвоню, чтобы налили. С полетов я на сегодня вас снимаю. Через полтора часа жду в штабе. Будете писать рапорты, кто, что и как делал, кто что видел. Каждый! А тебе, Туровцев, еще и подробную справку писать. Возьмете нашего художника, Рощина, пусть сделает толковую схему проведенного боя. Потом, лейтенант, после ужина, я соберу летчиков, ты выступишь и все расскажешь, со схемкой, подробно и вдумчиво. Пусть послушают. Какой бой, а?! Сам бы там не был — не поверил бы!
— Да чего уж там, товарищ майор, вон — вещественное доказательство стоит, — кивнул я на мессера, который уже облепили технари.
— И в самом деле, стоит! — удивленно покачал головой майор. — Ох, чую, придется начштаба сегодня наградные листы заполнять! Ну, все. Я пошел. Через полтора часа — в штаб! Я жду. Разойдись.
Мы побросали парашюты технарям, залезли в выделенную нам дежурку и поехали обедать. С водкой!
— Да, Тоха! — крикнул я из кузова машины. — Рисуй пять звездочек! Уже можно!
Глава 7
Так, как мы потели, отписываясь за проведенный бой, мы не потели и в настоящих боях. Да-а, 'канцеляристы' из моих летчиков никакие. Они пыхтели, морщили лбы, жалобно смотрели на меня в надежде что-нибудь списать или услышать. Да что вы мучаетесь, ребята. Пишите просто и понятно, что было, что видели, то и пишите. И время не забывайте указывать. Я-то быстренько закончил и рапорт и
