дверь глядит — как будто мальчишка какой-нибудь, который без спроса ворвался. Вообще-то он ничего, Оскар Савельевич. Чудной немного и замечания любит делать, но может такое смешное рассказать. Или интересное... А ещё приятно, что комнату свою никогда не запирает. Не потому, что Шура туда лазит, а просто хорошо. Раиса Андреевна хоть и добрая, а у неё дверь всегда на три замка, да и у них самих тоже...
Вошла мама.
— Ну, как тут мой Шурёнок? — спросила она.
3
«Дорогой сэр!
Полагаю, Вы не сочтёте излишней или неуместной с моей стороны откровенностью, если я признаюсь, что давно уже ничто не доставляло мне такого искреннего наслаждения, как переписка с Вами. Хотя, если уж быть точным, то вряд ли можно назвать перепиской нашу одностороннюю почтовую связь. Но, увы, я опять столько мотаюсь по своему Шервудскому лесу, что Ваши письма ни за что не найдут меня.
Не буду скрывать, дорогой сэр, до меня вновь дошли слухи... Знаю, знаю, вы скажете: не надо пользоваться слухами, это недостойно истинного джентльмена, если даже он проживает не в замке за зубчатыми стенами, а просто в лесу. Да, конечно, истинность джентльмена (я говорю об истинности его души) определяется отнюдь не палатами, в которых он обитает, и не должностью при дворе, пусть даже такого достойного монарха, как Ричард Львиное Сердце, а только лишь, по моему глубокому разумению, тем, что принято у нас называть старомодным словом «честь». Она во всём. В том, как джентльмен ходит и как разговаривает, но главное, в том, как относится он к жизни и к людям. Честь — это правдивость, честь — это смелость, честь — это доброта. Словом, честь — это Честь, сэр!
В нашем англосаксонском суде каждый свидетель, перед тем как давать показания, должен произнести такую фразу: «Клянусь говорить правду, только правду, одну только правду!..» Не дай Вам бог, дорогой сэр, быть в суде даже свидетелем, но клятва эта да сопутствует Вам во всех делах!
Безусловно, для того чтобы стать правдивым, нужна смелость, и в этом, смею думать, Ваш покорный слуга Робин Гуд всегда может служить примером. Я имею в виду не только смелость в бою. Не меньшей должна быть и та смелость, которая позволяет мне сегодня на собрании отряда (я говорю, конечно, о своём отряде лесных разбойников) сказать то же самое, что завтра я не побоюсь выложить и в замке у барона Фрон де Бёфа, и перед самим королём.
И наконец, о доброте. Один норманн, по имени Боссэ, очень неплохо воскликнул однажды: «По твоему отношению даже к собаке я скажу, какой ты человек»!!!
Но простите, простите меня, дорогой сэр! Я заговорился... А начал-то ведь совсем о другом: о слухах, которые, если помните, дошли до моих ушей. И Вы ещё возразили, что не надо, мол, верить слухам. Да, Вы правы: не надо. Но на сей раз придётся сделать исключение, ибо я проверил эти слухи, и они получили подтверждение. Вы, разумеется, знаете, о чём я веду речь: опять о Вашем настроении, которое, оставаясь прежним, может повлиять, боюсь, на быстрый ход Вашего выздоровления. Встряхнитесь, дорогой сэр, возьмите себя в руки, думайте больше о хорошем и приятном, которое у Вас впереди, а всё плохое, как говорил один мой знакомый бедуин, «пусть оторвётся»!
Искренне Ваш Р. Г.».
4
Изучение физиономий Женьки с двойной фамилией, а также Серёгиной и Витиной хотя и было довольно тщательным, но мало чем помогло Шуре определить, кто же из них носит благородное имя Робин Гуд. Не помогли и довольно явные намёки с цитатами из писем. Всё было напрасно. Ребята либо действительно ничего не знали, либо держались с завидной стойкостью и невозмутимостью. И тогда Шура решил, выражаясь словами, близкими к эпохе подлинного Робин Гуда, действовать с более открытым забралом.
— А знаете,— сказал он и помахал небрежно перед носами гостей последним из полученных писем,— ничего получается! Кира Васильевна пятёрку бы, наверно, поставила. Но всё-таки, по-моему, тут не самостоятельное сочинение, а с помощью старших. А за это полагается снизить...
— О чём это он? — спросил Женька.— О, безумец!
«Ага,—подумал Шура,—ещё немного — и заговорит тем же языком, что в письме».
— О, безумец... Обезумел,— поддержал Серёга. Он любил всякие такие сочетания и поэтому поспешил прибавить: — А недавно я слышал знаете что?.. «И вот в пол-одиннадцатого узрел палладии отца того». Здорово?..
«В письме, по-моему, было слово «узрел»,— подумал Шура в то время, как вместе с остальными выражал своё восхищение и вместе с остальными не хотел признаваться, что не совсем чётко представляет себе, кто же такой «палладии».
— Что у тебя напечатано там? — спросил Витя и кивнул на письмо в Шуриных руках.—Ты про это, что ли?
После Витиного вопроса все уставились на письмо и ждали, что Шура ответит.
«Нет, не они,— думал тем временем Шура.— Не могут же так здорово притворяться? Как настоящие артисты... Нет, писали определённо не они. Но ведь знать-то знали об этом? Наверно, говорила им Маша?.. Значит, всё-таки я на Машу думаю. А почему нет? Разве она не умеет? Получше ещё умеет. И без всяких взрослых. Конечно. Очень просто: приходить у неё времени нет, ну, и потом, стесняется, вот и решила письма писать... А что? Неплохо сообразила. И написано интересно. Только все эти рассуждения о правде да о доброте, ясно, списала откуда-нибудь. Не сама ведь придумала?»
Мысли эти мгновенно промелькнули в Шуриной голове, ребята не заметили даже тех долей секунды, которые понадобились для этого мозгу.
— Да, про это,— ответил Шура.— Занятные послания.— И он постарался придать своему голосу сверхнебрежность и такую же ироничность.— В общем, неплохо написано. Интересно читать.— Его тон постепенно из небрежно-иронического становился всё более доверительным, и этим уже новым тоном он добавил: — Я и не сомневался, что она умеет.
— Кто умеет? — спросил Женька.
— Что умеет? — спросил Серёга.
А у Вити оба эти вопроса застыли в глазах.
— Ну, тот, кто писал,— ответил Шура.
«Нет, ничего не знают,— решил он.— Ну, и правильно. А зачем станет она говорить? Очень нужно. Она и своей Ларисе, наверно, ничего не сказала. Вот молодец! Только мы двое будем знать. А уж потом когда-нибудь расскажем. Да, но прочитать-то ребятам можно? Я ведь не скажу, от кого получил. Ну, и не всё буду читать, конечно. Интересно, как она узнала, что мне здорово тошно было? Сама спросила или сказали?.. Но сейчас-то уже лучше...»
— Как там,— произнёс Шура предельно безразличным голосом,— спрашивает обо мне кто-нибудь?
Но теперь уж ребята не выдержали.
— Ты что, совсем «того»?! — закричал Серёга.— Начинаешь об одном, а потом наоборот! Давай про письма!
— Он, как Юлий Цезарь,—заметил Женька,—одной рукой письма держит, другой — читает, а третьей — с нами беседует.
— Мы же тебе говорили,— сказал Витя.— Все спрашивают и привет передавали. Как всегда... А что в них? — Он опять кивнул на листки.— Статья какая-нибудь?
— Сам ты статья,— сказал Шура.— Это от Робин Гуда.
