безобидную штуковину… Испытывал ли он страх? Скорее, какое-то отупение. Как утром себя чувствуешь после хорошей пьянки: в голове пустота, ни одной толковой мысли. Да чего теперь запираться, когда взяли с поличным. Ладно, он несчастный птенец в этих делах, а Изотов? Уж он-то должен был заметить слежку. Что-то он говорил, как себя вести, если вдруг задержат… Какой смысл отпираться, если при тебе проклятый портфель? Наверняка их встречу и на пленку засняли… Ему вспомнились детективные фильмы, где снимают подозреваемого в разных местах: человек выходит из машины — щелк, человек поднимается по ступенькам — щелк, человек пожимает кому-то руку — щелк!
Они с Изотовым не здоровались за руку, тот только успел передать Алексею портфель — щелк! И тут же, будто из-под земли, выросли перед ними трое…
А за окном машины мелькали люди, которые куда-то спешили по своим делам, проплывали высотные здания, кое-где на почерневших уличных деревьях еще трепетали последние красные листья, на протянутых поперек улиц тонких тросах треугольными языками вспыхивали красные флажки — Москва готовилась к Ноябрьским праздникам. Огромный портрет улыбающегося Ленина в кепке и с алым бантом на груди на миг заполнил собой всю перспективу, и последнее, что отчетливо отпечаталось в памяти Листунова в этот влажный октябрьский день, — это распахнутая дверь школы и высыпавшая на цементные ступеньки стайка школьников в расстегнутых пальтишках и в красных галстуках. Ребятишки весело смеялись, размахивали портфелями…
В небольшом квадратном кабинете с портретом Дзержинского над письменным столом Алексей рассказал все, с самого начала, вежливому моложавому сотруднику КГБ СССР: как он познакомился несколько лет назад в березовой роще с Игорем Найденовым, потом с Изотовым, как выполнял все поручения «друга» погибшего в Сибири отца, как предлагал знакомым антисоветские книжонки, заводил провокационные разговоры, поносил наш строй и нахваливал «западный рай», — в общем, про то, как стал если еще не шпионом, то активным пособником врага. Только сейчас он со всей отчетливостью понял, как далеко зашел! Ну и сволочь же этот Найденов! Он, Игорек, подвел его к последней черте… Изотов передавал приветы от приятеля, расписывал его новую роскошную жизнь в Европе, обещал помочь перебраться туда и Листунову. И вот приехали… в Европу…
С Изотовым Листунов до суда встретился всего один раз на очной ставке. Повторил все, что раньше рассказывал следователю, подтвердил, что портфель получил в установленном месте от этого человека. Изотов, отрицавший, что знаком с Алексеем, презрительно усмехнулся и обозвал того «мокрицей».
Ночью, лежа на жестких нарах в своей камере, Листунов вдруг подумал: почему Родион Яковлевич назвал его «мокрицей», а не как-нибудь иначе? Есть же и покрепче выражения в русском языке…
3
Игорь Найденов полулежал в шезлонге и листал богато иллюстрированный западногерманский журнал, по долгу рассматривал обнаженных красоток, удивлялся, что под фотографиями были указаны их адреса и телефоны. Стоит снять трубку, набрать номер — и журнальная дива на любой вкус ответит тебе… Декабрь, а в саду еще не все деревья сбросили пожелтевшую листву, солнце ярко светит с синего неба, с ветки на ветку перепархивают серые, с желтыми грудками птицы. Таких вроде не видел там, дома… Дома… Дом теперь у него здесь, в Западной Германии. В России почти везде выпал снег — об этом говорят дикторы Московского радио, — лишь в Крыму еще тепло. Интересно, а здесь бывает снег?
Из виллы послышались громкие голоса, по-немецки Игорь еще плохо говорит, хотя и усиленно занимается с приезжающим сюда из Бонна Генрихом. Кажется, Бруно и Гельмут ссорятся… Смешно, эти два немца — его братья? Правда, матери у них разные, но отец один — Ростислав Евгеньевич Карнаков. Как бы между прочим, Бруно сообщил ему, что по матери они происходят от баронов Боховых, то есть, мол, он, Игорь Карнаков, плебей по сравнению с ними… Впрочем, Игорь и сам знал свое место на вилле Бруно. Обращались они друг к другу на «ты», но дистанция между ними всегда ощущалась. Гельмут — Игорь впервые в жизни увидел его — был проще старшего брата, не корчил из себя барона. Если Бруно за столом обращался к нему по-немецки, то Гельмут отвечал по-русски. Игорь понимал, что он это делает, чтобы не обидеть его. Бруно — седой, поджарый, с острым умным взглядом, у Гельмута заметен живот, круглые щеки розовые, в светлых волосах не очень заметна седина. Он уже не летает на пассажирских самолетах, но и на пенсию не ушел — работает в Берлине в управлении аэропорта. Бруно предлагал ему перебраться в Мюнхен, где он владел приносящей доход пивной, говорил, что готов взять брата в компаньоны. Ему, Бруно, приходится много ездить по западным странам, да и живет он сейчас в Бонне, вот брат и заправлял бы пивной. Гельмут отшучивался: мол, ему от пивных нужно подальше держаться, вон какой живот от этого самого пива!..
— Все ездишь на «вартбурге»? — насмешливо спросил Бруно.
— Недавно купил «фиат», — спокойно ответил Гельмут.
— А я за это время сменил шесть машин… Сейчас у меня две: «мерседес» последнего выпуска и американский «форд».
— Мне «фиат» нравится, — добродушно заметил Гельмут.
— Неужели ты еще не разочаровался в своем социалистическом строе? Знаешь, сколько за прошлый год перебежало к нам восточных немцев?
— Пусть бегут, — ухмыльнулся Гельмут. — А мне и в ГДР хорошо. И свою работу в аэропорту я никогда не променяю на твою пивную… Ты хотел бы, чтобы я подавал бюргерам на столы баварское пиво с сосисками? Уволь, брат, возраст не тот, да и моя комплекция для этого не подходит…
— Я предлагаю тебе быть управляющим пивной, а не официантом.
— Почему бы тебе не приспособить Игоря для этого дела? — насмешливо посмотрел Гельмут на младшего брата. — Пусть потихоньку приобщается к капиталистическому образу жизни… Или ты думаешь, Игорь, что тут, в Западной Германии, манна небесная на голову сыплется?
— Я ничего такого не думаю, — растерялся Игорь.
— Чего же ты убежал из СССР? — наступал Гельмут. В синих глазах его появился холодок.
— Потому что я ненавижу Советскую власть! — вдруг прорвало Игоря. — Потому что мой отец всю жизнь боролся против этой власти и мне завещал… Кто я там был? Сын врага народа! Человек без фамилии… Найденов! Разве это моя фамилия?
— А кем ты здесь хочешь быть? — не отставал Гельмут. — Одной ненавистью к Советской власти тут не проживешь! Да и за что тебе эту власть ненавидеть-то? Она тебя выкормила, выучила, работу дала…
— Кузова в цехе ворочать да целину на тракторе поднимать! — вставил Игорь.
— За его будущее ты не беспокойся, — ободряюще улыбнулся Игорю Бруно, он был доволен его вспышкой. — Как говорится, его будущее в его собственных руках.
— Не хитри, братец! — усмехнулся Гельмут. — Скажи уж прямо: в твоих цепких руках.
— Твой Карл едет в Московский университет? — перевел разговор на другое Бруно.
Гельмут с минуту сверлил его неприязненным взглядом, потом медленно, но твердо проговорил:
— Мой сын никогда не будет шпионом, Бруно! Запомни это и не тронь мальчика. Не удалось тебе из меня сделать предателя, не удастся сбить с правильного пути и Карла. Хватит с тебя… — он бросил пренебрежительный взгляд на Игоря, — Игоря Найденова… Или теперь у тебя, милый братец, другая фамилия?
— Я возьму фамилию своего отца, — ответил Игорь.
— У нашего папеньки этих фамилий тьма, — рассмеялся Гельмут. — Какая у него сейчас, Бруно? Иванов? Сидоров? Петров?
— Игорь, иди посмотри, кажется, привезли почту… — сказал Бруно, и тот понял, что надо уйти и оставить их вдвоем.
И вот он уже около часа прохлаждается в шезлонге, листает журналы, а братья продолжают спорить в холле… После побега в Марселе Игоря очень скоро переправили в Западную Германию. На аэродроме встретил Бруно, посадил в свою роскошную темно-синюю машину и привез на виллу. Если по-английски Игорь мог более-менее сносно разговаривать, то немецкий знал слабо. И Бруно сразу прикрепил к нему
