наверное, лет двадцать. Круглые щеки ее порозовели, в глазах тоже, будто морозные блестки, вспыхивают крошечные искорки. Синяя куртка обтягивает высокую грудь. Вадим видел, как на танцах парни приглашали Галю; сам он редко танцевал, иногда любил постоять у стены и посмотреть на молодежь… Себя он уже давно не причислял к молодежи, хотя все говорили, что выглядит он не по летам молодо. Сейчас девушки высокие, рослые, а Галя ниже среднего роста. Младшая сестра ее, Валя, была нескладной девушкой с блеклыми светлыми волосами и угрюмым лицом. Она тоже приходила на танцы, становилась у стены и мрачно взирала на танцующих. Ее никогда не приглашали. Вадим как-то летом увидел Валю — она пасла двух коз на лужайке перед вокзалом, — и тогда она показалась ему грустной и красивой.
Вадиму приятно было смотреть на Галю — она скользила впереди, иногда оборачивала к нему смеющееся лицо и рассказывала поселковые сплетни.
— Ночью стучат в окно пьяницы, просят продать водку, и мать им не отказывает. Сестра привыкла, спит, а я всякий раз просыпаюсь.
— Почему же она продает на дому? — спросил Вадим.
— Ей ведь тоже наливают!
— Ночью пьет? — удивился Вадим. — Ну и нравы тут у вас!
— По мне, так чтоб ее вообще, проклятой, не было! — Улыбка спорхнула с ее свежих губ. — Нагляделись мы с сестрой на свою матушку… Валька с ней возится, раздевает, а я — не могу. Вот вы книжки пишете, скажите: почему люди пьют?
Вадим и сам не раз задавал себе этот вопрос, однако ответить на него однозначно не смог. Мудрецы и философы всех веков осуждали пьянство, доказывали миру его пагубность, но люди пили, пьют и, наверное, будут пить. Ничего легче нет, как в горе или радости сбегать в магазин и купить бутылку, если тебя снедает тоска — водка снимет ее на какое-то время, правда, потом в тысячу раз усугубит ее, но кто из выпивших рюмку думает о последствиях? Он думает о том, как бы поскорее выпить вторую, третью… Хорошо сказал Абу-ль-Фарадж о пьянстве: «Вино сообщает каждому, кто пьет его, четыре качества. Вначале человек становится похожим на павлина — он пыжится, его движения плавны и величавы. Затем он приобретает характер обезьяны и начинает со всеми шутить и заигрывать. Потом он уподобляется льву и становится самонадеянным, гордым, уверенным в своей силе. Но в заключение он превращается в свинью и подобно ей валяется в грязи».
«Почему люди пьют?» Такой, казалось бы, простой вопрос, а как трудно на него ответить!
Ни отец его Казаков, ни Дерюгин не пьют, больше того, осуждают пьянство, а в долг на водку односельчанам иногда дают. И бывает, за работу расплачиваются бутылкой…
Все-таки лучше одному ходить на лыжах. Уже и красота зимнего леса не так радостно воспринимается, как до встречи с Галей. Теперь чаще всего его взгляд останавливается не на окружающем пейзаже, а на фигурке девушки…
— У вас не найдется чего-нибудь почитать? — когда впереди показались первые постройки, спросила девушка.
— Макс Фриш, «Гомо Фабер», — вспомнив, что вчера далеко за полночь закончил эту книгу, сказал Вадим.
— Интересная? — Она пристально смотрела ему в глаза.
Он обратил внимание, что зубы у нее мелкие и острые, как у хищного зверька. Странное, незапоминающееся лицо, и вместе с тем в нем есть что-то очень привлекательное.
— Мне понравилась, — улыбнулся Вадим. Он удивился: с чего это он вдруг предложил эту книгу? Наверное, потому, что она все еще занимала его мысли, он еще утром про себя яростно спорил с автором, возражал против такой обнаженности чувств…
— Про любовь? — улыбнулась Галя.
— Чего-чего, а любви там хватает!
— Я вечером зайду к вам за книжкой, — сказала она и, одарив его белозубой улыбкой, легко заскользила впереди.
Поставив лыжи в коридоре, Вадим вошел в дом. Квадратная прихожая была полутемной, из нее вела одна дверь на кухню, две — в комнаты. В третью комнату с письменным столом, где и расположился Вадим, можно было пройти только через кухню. Когда не было сильных морозов, Вадим топил печку один раз, а в холода — утром и вечером. Ему нравилось сидеть на низенькой скамейке, сколоченной еще Тимашем, и смотреть на огонь. На плите жарилась картошка, — несмотря на запрет Дерюгина, он спустился в подпол, откинул старые одежки и насыпал для себя ведро ядреной красноватой картошки, откупорил и трехлитровую банку маринованных огурцов. Здесь на деревянных полках стояло много разнокалиберных банок с соленьями и вареньем. Мать и тетя Алена летом не теряли времени даром.
Сидя у белой печки, Вадим обдумывал очередную главу своего романа. Роман был задуман большой — о послевоенном времени, о том, как ровесники Вадима восстанавливали разрушенные города, влюблялись, разочаровывались, как мучительно искали свое место в жизни… Почему он спорил с Максом Фришем? Потому, что, потерпев сокрушительное поражение в семенной жизни, Вадим хотел создать образ такой женщины, которая стала бы для мужчин идеалом… А есть ли такие? Не так уж много в его жизни было женщин, всякий раз он верил, что пришла настоящая любовь, а потом, как говорится, оказывался у разбитого корыта… Что происходит в нашем мире? Почему мы не ценим то, что имеем? Почему растрачиваем себя, обкрадываем, распыляем? И кто в этом виноват — мужчины или женщины? Или те и другие?..
Сколько он, Вадим, себя ни уговаривал, что, дескать, одному тоже неплохо, но ведь это не так. И не надо себя обманывать. Сколько бессонных ночей провел он в Андреевке — там есть время обо всем поразмышлять, — все думал о себе, своей семейной жизни. Готов был все простить Ирине, забыть… С этой мыслью приезжал в Ленинград, встречался с женой и… Язык не поворачивался произнести те самые слова, которые находил бессонными ночами… Да и Ирина замкнулась в себе, будто окружила себя невидимой оболочкой, сквозь которую, как через силовое поле, невозможно пробиться.
Так и жили рядом — Вадим вскоре вернулся на улицу Чайковского, — внешне все благополучно, при гостях и знакомых жена даже проявляла к нему внимание, заботу, но все это было напускное…
Когда Ирина сказала, что им не стоит пока разводиться, он не стал возражать: для себя он решил больше не жениться. Если с женой нелады, то и вся работа летит насмарку. После крупной ссоры с Ириной он иногда не мог заставить себя сесть за письменный стол несколько дней.
Вадиму запомнилось из «Дневника» Эдмонда Гонкура: «Человек, который углубляется в литературное творчество и расточает себя в нем, не нуждается в привязанности, в жене и детях. Его сердце перестает существовать, оно превращается в мозг». Возможно, старый холостяк Гонкур и перехватил, — есть же писатели, которые не мыслят себе жизнь без семьи, взять хотя бы того же самого Татаринова со своей Тасюней! — но в чем-то он и прав!
Но ведь братья Гонкуры никогда не были женаты, откуда же им знать, что такое семейное счастье? Всю жизнь прожить пустоцветом и не оставить после себя корня, ростка, как когда-то говорил Андрей Иванович Абросимов? Это не выход… Скорее — бегство от действительности. Впрочем, ему, Вадиму, не грозит полное одиночество — у него сын, дочь. Да и рано еще ставить крест на своей семейной жизни! Как поется в песне, еще не вечер. Уже скоро месяц, как он один в Андреевке, — хотел он этого или нет, а мысли о некогда близких женщинах приходили в голову. Думал об Ирине, Вике. И злости у него на них не было. Пожалуй, лишь сожаление, что все так получилось. Весь его немалый опыт жизни подсказывал, что к людям нельзя относиться однозначно: в каждом человеке есть хорошее и плохое. В ином сокрыто такое, о чем он никогда и сам не подозревал. Ученые подтверждают, что мозг человека используется далеко не весь, а лишь какая-то незначительная часть. Задумываются ли люди о том, что не до конца раскрыли себя в этой жизни? Или за обыденностью, суетой, мелкими заботами многим и в голову ничего подобного не приходит?..
Огонь пожирает в печи поленья, гудит в дымоходе, пышет жаром в лицо. Огонь вечен. Он существовал до появления жизни на земле и будет существовать бесконечно… Наверное, поэтому никогда не надоедает смотреть на него.
Что-то стукнуло в сенях, и снова стало тихо. Уж не гость ли пожаловал? Галя Прокошина обещала прийти за книжкой… Последний сеанс заканчивается в десять вечера. В сумерках он видел в окно, как к клубу тянулись люди, в основном молодежь. Шел фильм «Девушка с характером». Какие старые картины тут идут! Показывают, конечно, и новые, после того как они сойдут с экранов больших городов. Сидит Галя у
