Они обошли детдом; уроки уже закончились, и ребята занимались — кто на фермах, кто в ремонтных мастерских, где под присмотром механика готовили к весне оба своих трактора и сельхозтехнику. При виде старших мальчики и девочки отрывались от своего дела и вежливо здоровались. У многих на груди алели пионерские галстуки. В мастерской, где стоял полуразобранный трактор «Беларусь», Генка Сизов копался в моторе, руки у него по локоть в масляных разводах, даже на лбу мазутное пятно. Длинным гаечным ключом он отворачивал какую-то гайку в неудобном месте. На носу мальчишки от усердия блестела капля. Он даже головы не поднял при их приближении. Наверное, не заметил.
— Занятный паренек, — кивнув на него, проговорил Абросимов.
Иван Степанович остановился возле увлеченно работающего мальчика, понаблюдал за ним, потом спросил:
— Как тебя звать, мастер?
Генка взглянул на него, распрямился, положил ключ на гигантское колесо трактора, вытер руки ветошью и только после этого степенно ответил:
— Генка Сизов.
— Умеешь на тракторе?
— Я умею и на машине, — улыбнулся Генка, — а вот прав мне не дают… Разве это справедливо?
— Безобразие, — согласился секретарь обкома. — А за чем стало дело?
— Видите ли, мне еще нет шестнадцати! — возмущенно ответил Генка. — А если я трактор знаю, как таблицу умножения, а на грузовике могу на крошечной полянке восьмерку выкрутить хоть сто раз подряд? При чем тут возраст?
— Потерпи уж до шестнадцати и получишь права, — улыбнулся Борисов.
Когда они оказались со снастями, пешней и удочками на льду, Борисов задумчиво заметил:
— Я убежден, ваши ребята не побегут в город!
— Есть, конечно, и такие, которые не рвутся на сельскохозяйственную работу, — справедливости ради заметил Абросимов. — Но каждый знает, что плоды этого труда достанутся ему. Мы ведь на самообеспечении. И потом, ребятам приятно видеть, как на поле взошло то, что они сами посадили. А вот от разведения кроликов пришлось отказаться: девочки привыкают к зверюшкам, и когда нужно их забивать, рёв стоит на весь детдом…
Чтобы не долбить тяжелой пешней лунки, Абросимов привел Борисова на знакомые места, где недавно рыбачил. Лунки затянуло тонким льдом с ртутным блеском, специальной ложкой с дырками они очистили их от ледяного крошева и, нацепив мотыля на крючки с мормышками, опустили их в воду. У Борисова сразу же дернуло — тонкий конец удочки с резиновым ниппелем быстро-быстро закивал. Ему попался небольшой юркий окунь. Довольный Иван Степанович снял его с крючка и осторожно положил на снег. Рыба клевала хорошо, правда, попадалась больше мелочь. Солнце сияло на чистом небе, снег слепил глаза, сосны на берегу сверкали яркой зеленью. На озере тихо. Воспитатели, работавшие вместе с Абросимовым, зимней рыбалкой не увлекались, а у ребят сейчас производственные занятия. Да и среди них не так уж много было любителей.
Дмитрий Андреевич ломал голову: просто порыбачить приехал Иван Степанович или что-то другое привело его сюда? Лицо у него довольное, искренне радуется каждой пойманной рыбешке.
— Вот о чем я иногда задумываюсь: мы воевали, победили фашистскую нечисть, освободили от нее Европу, а наши внуки как-то равнодушно относятся к тому, что было. И не ценят то, что для них сделано. Они родились под ясным, мирным небом, и им неведомы бомбежки, вой снарядов над головой, грохот танков… Вот у тебя богатое хозяйство, и правильно ты ребятишек воспитываешь, а одного очень важного обстоятельства не учел!
— Какого же?
— Мы же с тобой в этих местах партизанили, — продолжал Иван Степанович. — Сколько наших полегло… Твой отец геройски погиб в Андреевке. А знают ли об этом твои школьники? Я за мастерскими в железном хламе увидел лафет от орудия.
— Там валяется обгорелый мотор от «юнкерса», можно и каску обнаружить: ребятишки, когда собирали металлолом, много всякого хлама из леса натащили.
— Почему бы тебе здесь не организовать музей партизанской славы? — сказал Борисов. — Экспонаты под ногами, говоришь, валяются.
— Сын мой, Павел, оборудовал на месте нашей партизанской стоянки что-то вроде музея: землянка, сторожевой пост, разная утварь, трофеи… Летом туда водили школьников, — вставил Дмитрий Андреевич.
— Водили… — подхватил Иван Степанович. — Пока твой сын был директором, и водили, а теперь он в Калинине — и наверняка про музей забыли.
— Мой шурин, полковник запаса Дерюгин, утверждает, что тут неподалеку в небольшой болотине находится сбитый его зенитками «юнкерс», — вспомнил Дмитрий Андреевич. — Он сам видел, как тот затонул.
— О чем я и говорю, — весело взглянул на него Иван Степанович. — Когда создашь музей, к тебе сюда будут приезжать на экскурсии!
— Потолкую с ребятами…
— А сам решить не можешь? — В голосе Борисова прозвучали насмешливые нотки.
— Больше будет пользы, если ребятам самим эта идея придет в голову, — улыбнулся Дмитрий Андреевич. — А я лишь малость подтолкну их…
— Подтолкни, — рассмеялся Борисов.
Он поймал приличного окуня, с довольной улыбкой снял с крючка, положил рядом с другими — их уже много было вокруг ведра, на котором он сидел. У Абросимова клевало хуже.
Дмитрий Андреевич понимал, что разговор о музее — это еще не главное…
— Я тоже собираюсь скоро уйти на пенсию, — помолчав, огорошил его Иван Степанович. — Как видишь, твой пример оказался заразительным!
— Намекнули? — решился спросить Абросимов.
— Уж ты бы мог мне этого вопроса не задавать… — сказал Борисов. — Так же, как я тебя не хотел отпускать, и меня держат… Но как ты тогда сказал: «В моем возрасте чувствуешь, что останавливаешься, пробуксовываешь на одном месте…»
— Ну у вас и память! — вырвалось у Дмитрия Андреевича. Он уже сам в точности не помнил, что тогда говорил, и убежденно прибавил: — Рано вам на пенсию, Иван Степанович.
— Мы не жалели себя в войну, после нее, не жалеем и сейчас, но возраст сказывается, дорогой Дмитрий Андреевич! И никто лучше меня самого этого не знает. Не на отдых меня потянуло, хотя вот так, забыв обо всем, прекрасно посидеть, порыбачить! Просто нужно уступать место молодым, энергичным, полным сил… Конечно, жизненный опыт — великое дело, но так уж устроен человек, что к старости больше оглядывается назад, чем смотрит вперед… Тебе не смешно, я ведь повторяю твои собственные слова? Когда ты мне их говорил, я, признаться, считал тебя неправым, а вот прошло время, и я стал думать так же, как и ты. Если не можешь отдавать себя всего без остатка своему делу, а ведь мы так и были смолоду воспитаны, то лучше уйти… Ну еще и хвори одолели. В этом году полтора месяца провалялся в больнице. А душа-то болит: как там без меня? И ничего, справились. И неплохо справились.
— Мне жаль, что вы уходите, — искренне сказал Абросимов.
— И мне было жаль, когда ты ушел… Правда, твой преемник Иванов оказался очень способным работником…
После рыбалки они пообедали.
Провожая его, Абросимов обратил внимание, что цвет лица у секретаря обкома и впрямь желтоватый, болезненный.
— Приезжайте летом, Иван Степанович, — пригласил он. — Рыбалка будет совсем другая, прямо вон в тех камышах… — Он кивнул на заснеженный берег. — Можно килограммового леща на удочку взять.
— Как фамилия князя-то, который здесь в старину жил? — поинтересовался Борисов.
— Турчанинов.
— У него была губа не дура! — рассмеялся Иван Степанович. — Местечко присмотрел себе прямо-
