Что я иду уж очень что-то долго:Неделю, месяц, может быть, года.Да и природа странно изменилась:Болотистые кочки все, озерца,Тростник и низкорослые деревья, —Такой всегда Австралия мне сниласьИли вселенная до разделеньяВоды от суши. Стаи жирных птицВзлетали невысоко и садилисьОпять на землю. Подошел я близкоК кресту высокому. На нем был распятЧернобородый ассирийский царь.Висел вниз головой он и ругалсяПо матери, а сам весь посинел.Я продолжал читать, как идиот,Про ту же все Элизу, как она,Забыв, что ночь проведена в казармах,Наутро удивилась звуку труб.Халдей, с креста сорвавшись, побежалИ стал точь-в-точь похож на Пугачева.Тут сразу мостовая проломилась,С домов посыпалася штукатурка,И варварские буквы на стенахНакрасились, а в небе разливаласьТруба из глупой книжки. Целый взводНебесных всадников в персидском платьиНизринулся — и яблонь зацвела.На персях же персидского ПерсеяЗмея свой хвост кусала кольцевидно,От Пугачева на болоте пяткаОдна осталась грязная. СолдатыКрылатые так ласково смотрели,Что показалось мне — в саду публичномЯ выбираю крашеных мальчишек.«Ашанта бутра первенец Первантра!» —Провозгласили, — и смутился я,Что этих важных слов не понимаю.На облаке ж увидел я концовкуИ прочитал: конец второго тома.
Опусти глаза, горло закинь!Белесоватая без пятен синь…Пена о прошлом напрасно шипит.Ангелом юнга в небе висит.Золото Рейна… Зеленый путь…Странничий перстень, друг, не забудь.Кто хоть однажды не смелБродяжно и вольно вздохнуть,Завидя рейнвейна звездуНа сиреневом (увы!) небосклоне?Если мы не кастраты и сони,Путь — наш удел.Мертв без спутника путь,И каждого сердце стучит: «Найду!»Слишком черных и рыжих волос берегись:Русые — вот цвет.Должен уметьНаклоняться,Подыматься,Бегать, ходить, стоять,Важно сидеть и по-детски лежать,Серые глаза, как у друга,Прозрачны и мужественны мысли,А на дне якорем сердце видно,Чтоб тебе было стыдноЛгатьИ по-женски бежатьВ пустые обходы.Походы(Труба разбудит) ждут!Всегда опоясан,Сухие ноги,Узки бедра,Крепка грудь,Прям короткий нос,Взгляд ясен.ДорогиВ ненастье и ведро,
