простым смердом? Не таится ли за этим что?
Бородатый умолк. Ждал, что скажет Векша. Но тот, опустив глаза, упорно молчал.
- Так вот тебе мой совет, - сказал гость, - бросай-ка гнездо это чинить, иди ко мне гребцом, поплывем вместе в землю за-морскую. Там своими глазами увидишь: все сказки супротив нее - что полова супротив зерна. Месяц шесть раз не успеет обновиться, как домой вернешься. Див всяких наглядишься, подарки родным привезешь, хижину новую поставишь, снасти ловецкие и рыбацкие купишь, а то еще коня или вола в хозяйство приведешь... Подумай, молодец! Добро тебе советует киевский гость.
- Будь на то моя воля...- вздохнул Векша, понурившись.- Отец не повелит.
- Он перечить не станет, я с ним уже говорил.
- Неужели? - обрадовался Векша и сгоряча всадил топор в колоду по самый обух. Бородатый даже отшатнулся.- Так я хоть сегодня!
- Непременно сегодня. Поход не ждет, - сказал гость, усмехнувшись: доволен был, что удалось уговорить такого молодца.- Тогда готовься.
- А что там готовиться? Поставлю стояк в халупе, чтобы не завалилась, и все. Да разве одежонку какую на плечи накину. Еще харчей бы надо прихватить в дорогу, так...
- Пустое. О дальнейшем моя забота, - махнул рукою гость.- Значит, как только стемнеет, не медли, найдешь меня возле челна. Тетеревом ночью и в Днепр попадем... Ну, я пойду скажу отцу о твоем согласии.- И пошел к старику, который стоял, прислонившись к дверному косяку, и ждал, не пригласят ли и его на беседу.
Векша же, как ни в чем ни бывало, с еще большим пылом продолжал тесать, топор так и звенел в его руках.
'Только бы не передумал', - с опаской поглядывал в сторону хатенки, где еще долгонько гомонили отец и гость, наверное, договаривались о плате.
Давно уже Векша мечтал о том далеком, удивительном мире, о котором столько наслышался от своего деда. Дедусь ходил когда-то с князем Олегом Царьград воевать. Это только отец Векшин считал все пустыми выдумками. 'Если бы, - говаривал он, - там так хорошо было, то почему же тогда наши нищими да калеками оттуда возвращались?' Однако дедусь совсем не печалился тем, что греческий меч отсек ему ухо. Невелика беда! Зато повидал столько! Было что людям рассказать, и почет какой ему от всех!.. Вот и этот гость: не однажды, видать, в Греччине бывал, а снова туда путь держит. Да разве только он?! Изо всех земель, говорят, люди к ней стремятся. Почему же и не послушать его совета? Тем паче, что, может, посчастливится кое-что и заработать.
Когда приходил гость, матери дома не было - за травами ходила на лужок.
Вернулась, услышала, что Векша собрался в дальнее странствие, и заголосила, запричитала, как по умершему. Сначала решила не отпускать дитятко из родного гнезда.
'Но лучше ли ему от этого будет?' - рассудила, поразмыслив. Им, старым, что - и нажились, и нагоревались, не страшна ни смерть голодная, ничто на свете. А ведь сыну, если не раздобудут ловецкие да рыбацкие снасти, придется в холопы княжьи подаваться. А так, может, и впрямь гость киевский поможет в беде.
- Счастливо тебе! - желали Векше соседи, когда он обходил их вечером, прощаясь.- Только возвращайся пораньше, до зимы лютой. Сам видишь, отец не в силах уже ни ратаем быть, ни ходить на зверя.
Поклонился хижине, клуньке, Даждьбогу-солнцу, опускавшемуся уже за густые деревья, накинул на плечи дырявую свитку и направился с отцом и матерью к реке.
Отец по дороге все наказывал Векше, чтобы слушался гостя, угождал ему. А в то же время и предостерегал:
- Смотри только, как бы он не обманул тебя.
- Не должно быть, гость будто хороший человек. Поклонился мне даже.
- А-а, от этого шапка у него с головы не слетела. Все они в ноги кланяются, а за пятки кусают...
Заплаканная мать ковыляла позади и тихонько сквозь слезы произносила заклинания в путь:
- Быть же тебе сильным и здоровым и в день, и в полдень, и в ночь, и в полночь. Уберегите его, добрые духи, от силы вражьей, от смерти внезапной, от горя и беды лютой. Уберегите на воде от утопления, в огне от сгорания. Да не забыть же тебе, дитя мое, и нашу любовь ласковую, и наш хлеб сладкий, и наш очаг теплый. Возвернуться тебе в отчизну родную, ударить ей челом трижды по три, припасть к сырой земле-матушке. И пусть слово мое будет сильнее воды, выше горы, крепче камня. И даже тот, кто в лугу всю траву выпасет и не подавится, а из моря всю воду выпьет и не захлебнется, и этот пусть не одолеет моего заклинания...
Векша тоже был печален. Сначала обрадовался, что гость его нанял, а теперь, оставляя родной дом, затосковал. Не на день, не на два он отправляется. И все меж чужими людьми, в чужой стороне. К тому же, говорит отец, не все и возвращаются из похода... А как они, старики, жить тут будут без него, кто о них позаботится? Не погорячился ли, согласившись плыть так далеко и так надолго?.. А что, если отказаться, сказать бородатому: 'Передумал я, гость, прости, не могу бросать отца-матери, немощны они!' Ведь за это ничего лихого он не сделает... Э нет, раз уж поладились, нужно плыть. Да и как они тогда обзаведутся тем, что у них забрали? Сам привел их к этой напасти, самому и выкручиваться. Если бы сдержался тогда, не бросился на тиуна, так, может, и не ограбили бы так жестоко...
На траве у самой воды полыхал яркий живой костер [Живой костер - огонь, добытый трением дерева о дерево; его считали священным. Через такие костры славяне-язычники прыгали, чтобы отогнать от себя злых духов, болезни]. Юноши и девушки, взявшись за руки, водили вокруг него хоровод, пели веснянки. Призывно звучали в предвечерье голоса, заглушая соловьиные трели и свист за рекой.
Увидели друзья Векшу - подбежали, расспрашивают, как да что, надолго ли в путь отправляется, не возьмет ли гость еще кого-нибудь в помощники. Завидуют ему, - известно, каждому хочется повидать те сказочные заморские земли.
Потом снова образовали круг, затянули в него Векшу, начали новую песню:
