на широкой лавке. Векша не привык спать днем, и сейчас ему не хотелось ложиться, тем более что Путята обещал поводить его по Киеву.
- Мы не хотим спать, - сказал Векша за себя и за Путяту.- Пойдем город посмотрим.
- Ну, идите, - махнул рукой Куделя.
Векша мало что успел увидеть по пути от пристани к подворью гостя, так как приходилось смотреть больше под ноги, чтобы не споткнуться о камень, которых немало было на дороге. Теперь, когда Путята вел его узкими извилистыми улочками к торжищу, он мог получше разглядеть все вокруг.
Спускались они с высокого холма. Отсюда, как на ладони, видны были Подол, широченный Днепр, Почай-река, запруженная большими и маленькими челнами с ветрилами и без ветрил. Слева, у причалов, разместилось и само торжище, казавшееся сверху разворошенным муравейником.
Еще издали были слышны людской гомон, скрип колес, ржание лошадей, мычание скота. А когда очутились на самом торжище, у Векши от всего этого шума с непривычки закружилась голова.
- Что это? - остановился Векша перед огороженным двориком возле пристани, в котором толпился народ.
- Капище [храм язычников-славян] Велеса, - пояснил Путята.- Гости возлагают богу жертвы, чтобы повезло в торге и в пути.
Векше захотелось пробраться сквозь толпу во дворик, поглядеть на таинство.
Под деревянным навесом от дождя и ненастья стоял вкопанный в землю такой же, как у Кудели, только значительно больших размеров бог Велес. Рядом с ним лежал круглый помост-жертвенник. Вокруг жертвенника неторопливо похаживал с непокрытой головой седой бородатый волхв [служитель языческого храма у восточных славян], удивительно похожий на самого бога, и все время, воздымая руки вверх, вполголоса произносил молитву-мольбу.
Гости, всевозможные умельцы, каждый, кто прибыл сюда со своим товаром, прежде чем начать торг, заходили во дворик и клали или ставили на жертвенник дары богу; ловец - шкурку зверя, бортник - горшочек меда, ратай - мешочек зерна, гончар - кувшин или горшок, оружейник - стрелу или, если не пожалеет, то и лук или копье, ткач - кусок полотна. Дарили то, чем славилось киевское торжище. А на нем чего только не было!
Выйдя из дворика, Векша и Путята попали в рыбный ряд. На лавках лежала и живая, и жареная, и вяленая, и копченая рыба. В бочках плавали огромные сазаны, окуни, караси, извивались резвые вьюны, метались зубастые щуки.
Дальше тянулись ряды птичьи, овощные, хлебные и медовые. За ними - кожаные и меховые.
'И кто только все это добро добывает? - думал Векша, подолгу простаивая возле торговцев.- Отцу моему хотя бы малую толику от этого, мы бы и горя не знали. Вдоволь было бы и на обмен, и для себя'.
А когда забрели в ряд, где продавались изделия русских и чужеземных умельцев и оружейников, у Векши так и разгорелись глаза. Тут была красивая, в узорах, глиняная и деревянная посуда, расставленная прямо на земле; блистали бронзовые, серебряные и золотые украшения; сияло на солнце ратное снаряжение - гибкие, обоюдоострые мечи, длинные копья, стальные шлемы, кольчуги-нагрудники, боевые секиры...
- Откуда все это берется? - дивился Векша.
- Разве Русь мала? Одних городов вон сколько, а весей - и не счесть! И каждый чем-то промышляет. А по весне, когда по-съезжаются в Киев гости из чужих земель, тогда еще и не такое увидишь!
Торговцы всячески расхваливали свой товар, зазывая покупателей. Гончар, чтобы показать, какие крепкие у него кувшины и горшки, отчаянно колотил по ним увесистой палкой. Они звонко вызванивали каждый своим голосом: маленькие - тоненько, средние - погуще, большие - совсем густо и грубо.
Векша и Путята, затаив дыхание, ждали, что вот-вот какой-нибудь горшок или кувшин не выдержит удара и разлетится на черепки. Но посуда, видно, и впрямь была крепка у того гончара - не билась.
- Осталось два харалужных [булатных] меча-кладенца! Не тупятся, не щербятся, не ломаются! - выкрикивал седоватый мечник.- С таким мечом каждому под силу богатырем стать!
Завидев Векшу, обратился к нему:
- Покупай, молодче, тебе в самый раз! Будто для тебя кованы. С этим мечом непременно богатырем станешь.
Векша улыбнулся, ответил в тон древлянской присказкой:
- И смерду хочется пива, да нет купила.
Увидев поодаль толпу мужчин, среди которых выделялись несколько светлоусых варягов, Векша и Путята направились туда.
Посреди толпы стоял высокий, худой, как кащей, стрельник. Перед ним на разостланном мешке лежали стрелы. Вряд ли эти стрелы (хотя каких там только ни было: с перьями и без перьев, с острыми, как иголки, наконечниками для охоты на пернатую дичь и с тупыми - для охоты на белок, чтобы не портить мех, длинные и короткие!) собрали бы столько народу возле него, если бы он не привел на торжище в помощники себе красавицу-дочку. Она была на диво хороша: рослая, белолицая, кареглазая, с длинной толстой косой и густыми смоляными бровями. Ее белую с мережеными рукавами и воротничком полотняную сорочку перехватывал в талии узкий кожаный поясок, украшенный блестящими бляшками и прошитый серебряной проволокой. Руки пониже локтя охватывали зеленые стеклянные обручики, на шее - желтые мониста, в ушах - сверкающие сережки.
- Это Яна, - шепнул Путята.- За нею все молодцы Киева увиваются. А она хоть бы что, ни на кого и не глянет...
- Как хороша! - прошептал Векша, во все глаза глядя на девушку. Никогда еще он не видел такой красавицы. Так и стоял бы как вкопанный и глядел, глядел...
Но тут в нескольких рядах от них вдруг поднялся такой шум, что люди, как шальные, бросились туда, увлекая за собой Путяту и Векшу.
- Скоморохи! Скоморохи пришли! - восклицали радостно в толпе.
Одетые в шкуры лесных зверей, увешанные множеством колокольчиков, скоморохи кувыркались на ходу, кукарекали по-петушиному, гоготали по-гусиному, ревели по-медвежьи. А то еще ставили длиннющий шест и, как белки, взбирались на самую его верхушку.
За скоморохами двигалась толпа, смеясь, выкрикивая, бросая затейникам в торбы кто кусок пирога, кто сладкий коржик, кто горсть орехов, а кто и мелкую монету, и этим еще больше поощряли их к представлениям.
Какой-то толстяк больно наступил Путяте на ногу, и у того сразу же пропало желание смотреть на скоморохов.
- Пойдем, - потянул он Векшу с торжища.
- А может, вернемся в оружейный ряд? - несмело спросил Векша.
- Да ну его! - сморщился Путята.- Не хочу, а то еще и голову оттопчут.И вдруг его осенило: - Что, может, и тебя уже приворожили черные брови да карие очи?..
Векша смутился, потому что Путята разгадал его мысли, - ему и впрямь хотелось еще поглядеть на девушку-красавицу.
- Эх, то все впустую, - махнул рукой Путята.- Давай лучше пойдем на Киеву [гора, на которой, по летописной легенде, поселился Кий, один из трех братьев, основателей-строителей города Киева] гору. Там княжий терем поглядишь.
Они прошли несколько улиц, вскарабкались по крутому спуску на гору, окопанную глубоким рвом и обнесенную двумя рядами острых кольев по валу. Сразу же за валом поднималась сложенная из толстенных бревен стена с несколькими башнями и воротами.
- О, да отсюда можно полсвета увидеть! - воскликнул Векша в восхищении.
Пройдя по мосту через ров, миновав ворота, на которых стояли вои и беспрепятственно пропускали туда и оттуда людей, они оказались на просторном дворе. Посреди двора на холме возвышалось рубленое деревянное строение. Хижина не хижина, башня не башня.
- Что это? - спросил Векша.- Лихих людей держат? Рассказывали, что за непослушание князю и боярам, за разбой, воровство в Киеве запирают в какие-то порубы [тюрьмы].
Путята фыркнул:
