Спросила как бы невзначай, а у самой при этом расцвело на щеках два алых мака.
- Не плыть?! - удивился Векша.- Я сыздавна хочу повидать Греччину. Мне столько о ней, о ее чудесах дедусь рассказывал.
- Но ведь это опасно.
- Опасностей я не боюсь. Да и с гостем уже поладились.
- Тут бы, в Киеве, к кому-нибудь нанялся. Братец мой оттуда не вернулся!..- грустно сказала Яна.
- Нет, теперь не могу отказаться. Завтра отплываем.
- Я приду на пристань провожать.
- Приходи...
К гостю он вернулся под вечер. Хозяина дома не было, и Векша, довольный этим, не ужиная, лег спать.
Глава пятая
ПРОВОДЫ
Утром следующего дня гость велел Векше и Путяте впрячь коня в волокушу, на которой лежали меха, дорожные припасы, одежда, и везти ее на пристань.
- Ты и впрямь юркий и ловкий, как векша, - лукаво подмигнул Путята, когда они выехали со двора.- Зря я тебя тогда медведем обозвал. Не успел в Киев ступить, а уже к стрельнику Доброгасту стежку топчешь... Вишь, уже и сорочку какую Яна дала. Знай же, - положил руку Векше на плечо, - в Киеве девушки сорочки вышивают и дарят только своим избранникам...
Векша молча стряхнул руку с плеча, но слова Путятины были ему приятны. На Почай-реке видимо- невидимо судов: покрупнее и помельче, дубы-однодревки, огромные, с высокими мачтами, могучими ветрилами и несколькими десятками весел насады [плоскодонное судно, у которого высокие борта нашиты из досок], стройные, с вырезанными на носу страшными головами зверей, птиц, рыб, червленые [окрашенный в красное] ладьи. На небольших челнах натянуты из просмоленного полотна низенькие будочки, весла в уключинах; на ладьях и насадах сделаны деревянные настилы, прорезаны в бортах продолговатые отверстия для весел. Гребцов на них не видно, они скрыты под настилом, только кормчий похаживает наверху да приказы им отдает.
Для похода челн у Кудели был значительно больше того, на котором он плавал к древлянским ловцам - довольно длинная однодревка, легкая в ходу, удобная для гребцов и для поклажи.
Гости на свои челны товара брали немного, зато выгодного - меха. Княжеские и боярские насады и ладьи, кроме мехов, везли еще и мед, воск, смолу, кожу - все то, что собирали их тиуны на полюдье [поездка для сбора податей и дани для князя, бояр, воевод и подвластных им людей].
Векша и Путята перенесли с волокуши на челн поклажу, сели на скамью у весел.
Гость прощался на берегу с родней. Провожать поход в дальнюю дорогу пришло немало киевлян. Простолюдины шумными толпами собирались на холмах и песчаных насыпях. Бояре, воеводы и знатные горожане, разодевшись в пышные одежды, важные, молчаливые, стояли в сторонке, в тени раскидистых верб и осокорей, где было меньше пыли и не жгло солнце. Вдоль самого берега выстроились рядами вои.
Путяту никто не провожал, в Киеве у него не было ни отца, ни матери, ни кого-либо из родни. Да и есть ли они у него вообще на белом свете?..
Вчера, когда легли спать, Путята поведал Векше о себе. Он из уличей, русского племени, которое живет в лесах близ Днепра, на полудень от полян. Когда Путята был еще маленьким, на его родное селение напали печенеги, стали грабить, поджигать жилища, забирать людей в неволю. Он убежал в поле, укрылся в травах, но его все равно нашли и продали Куделе, который в это время возвращался по Днепру из Царьграда в Киев. С тех пор и стал он у гостя за холопа. А где мать, отец, родня, живы ли они или погибли - ему неизвестно. 'А ты хоть знаешь, из какого ты селения?' - спросил Векша.
'Нет, не знаю, - вздохнул.- Я же говорил, что маленьким тогда был. Лет пять или шесть мне было...'
Сейчас Путята невесел и неразговорчив. Смотрит в воду и ти хонько напевает грустную песню:
Векше стало жаль его, захотелось развеселить.
- И чего ты завел такую тоскливую? Не на похороны же собрались. Радоваться надо, а не печалиться.
- Нечему радоваться.
- Как это нечему? В такое путешествие отбываем, див сколько увидим.
- Уже видел. Не впервые плыву.
- И что, больше не влечет?
- Влечет.
- Так чего ж тогда?
- Да ничего...- замялся Путята, видно, хотел что-то сказать, да передумал.- Это я так. Поплывем, сам увидишь...
Векша больше его не расспрашивал, подумал: Путяте неохота идти в поход потому, что придется изрядно потрудиться на веслах, а он, пожалуй, все-таки с ленцой.
Однако и самого Векшу охватывала грусть. Ведь он отплывает из Киева, а те варяги остаются и могут поглумиться над Яной.
'Придет ли она провожать?' - думал. Приставил ладонь ко лбу и пристально всматривался в толпу. Вдруг счастливая улыбка осветила его лицо.
- Сюда! Сюда! - закричал радостно и выскочил из челна на песок.
Подошла Яна с матерью и отцом. В руках она держала большой узел.
- Яна на дорогу тебе гостинец собрала, - сказал стрельник. Он взял у дочери узел и протянул Векше. Тот отвел руку:
- Разве можно принимать что-нибудь не отдарив. А у меня нечем. Вот, может, как из Царьграда вернусь...
- Бери! Отдаришь, вернувшись, или не отдаришь, знай, что мы всегда тебе рады...
- Будь по-вашему, - поклонился Векша и взял узел. Вдруг толпа задвигалась, загомонила:
- Князь! Князь!..
Векша оглянулся.
К реке подъезжал большой отряд всадников. Люди расступились, мужчины сняли шапки, склонили головы.
Впереди на белом тонконогом, с длинной выгнутой шеей коне ехал князь Игорь. С его широких плеч и до самых стремян спадало малиновое корзно, с левой стороны из-под корзна виднелся широкий меч, на голове блестел золотистый островерхий шлем. И одеяние, и меч, и конская сбруя - все сверкало на солнце дорогими самоцветами и слепило глаза.
За князем следовал киевский воевода Свенельд. Он тоже был в пышном ратном одеянии, с дорогим
