Страшная клятва
Пока шли к фотографу, я у Лиды выпытал, что произошло без меня в школе. Во-первых, никаких мух толстуха не приносила. Она подарила нам для живого уголка двух канареек и щегла. Во-вторых, весь класс и Марина Семёновна очень беспокоились,' куда я пропал. В-третьих, все говорят о выигранном мною автомобиле.
— Между прочим, — спросил я, — что значит «все говорят»? По радио или по телевизору передавали? Выражайся точнее.
— Между прочим, я всегда точно выражаюсь. Это у тебя всё секреты. Если хочешь знать, так моя мама тоже слышала про твой выигрыш.
— Между прочим, — сказал я Лиде, — пусть сплетничают. Мне это совершенно безразлично.
В это время мы подошли к фотографии. На двери была надпись: «Пятница — выходной день».
— Не послал, значит, наши портреты фотограф Кириллу Яковлеву. Что же теперь делать? — с досадой сказал я Лиде.
— Какие фотографии? Кому не послал?
«Проболтался! А может, и к лучшему? Без помощницы не обойтись. Придётся, видно, нашу тайну Лиде открыть. Она не выдаст», — решил я.
— Слушай, Лида!—сказал ей. — Пойдём. Я тебе одну тайну открою. Только это такая тайна... Хоть бы тебя пытали самой страшной пыткой, никто её узнать не должен.
Лида схватилась за свою булавку.
— Опять будешь язык колоть? — остановил я её. — Ерунда это. Ты рыбий жир любишь?
— Отвратительная пакость!
— Твоя пакость по сравнению с моей — мороженое,— сказал я и вытащил бутылку с касторкой.
Хорошенько встряхнув бутылку, вынул из неё пробку и приказал Лиде:
— Лизнёшь — поверю.
Лида заколебалась.
— А я не умру?
— От пробки — нет, — успокоил я её. — Если всю бутылку — наверное. Ну как, лизнёшь?
Лида вытянула вперёд руку с пробкой. И, не решаясь её поднести ко рту, несколько раз высовывала язык. Потом внезапно схватила пробку зубами. И стала её с отвращением лизать. Еле вырвал пробку из её зубов.
Лида отдышалась и поклялась:
— Если предам, сколько есть в бутылке отравы, вольёшь в меня. Пусть помру.
— Верю!—сказал я и дал ей письмо от Кирилла Яковлева. — На, читай.
Лида повертела его и прочла. Ждёт, что я скажу.
— Никакого автомобиля я не выиграл, — признался я.
— Значит, врал? В чём же твоя тайна?
— В том, что Кирилл Яковлев хочет меня в киношные сыновья взять. Но может быть, ещё ничего и не выйдет. Вот я и обещал ему молчать.
— Как это — в киношные?
— Сниматься буду в фильме. Сына клоуна изображать.
— Какой ты счастливый! — воскликнула Лида.
— Я и о тебе с ним поговорить хотел. Может, он тебя моей киношной сестрой сделает.
Лида ничего лучшего не нашла, как поцеловать меня.
— Ты эти шуточки брось! — оттолкнул я её.— Важный разговор веду, а ты — лизаться. Неужели все девчонки такие? Лучше слушай. Клоун уехал. Я вначале хотел, чтобы ты разведала, отослал ли ему фотограф мой снимок. А теперь вот что придумал: ты тоже завтра снимись. Отошлём оба снимка вместе. Но к фотографу без меня не ходи.
Мы уже подходили к школе. Навстречу нам шёл Антоша Милеев.
— Ильюшин! — воскликнул он, увидев меня.— Ты-то мне и нужен!
Лида сообразила, что раз староста назвал меня по фамилии, то у нас будет серьёзный разговор. Она отошла. Антон набросился на меня:
— Весь класс подводишь. Из-за тебя нас, может, в пионеры не примут. Иди, бестолковщина! Толь Толич вызывает.
— Директор! — удивился я. — Зачем?
— Медалью за спасение утопающих наградит. Чтоб не хныкал, когда будет исключать из школы.
— Исключать! — испугался я. — Ври больше!
— Пусть вру. Можешь не идти. Тебе же хуже, — усмехнулся Антон.
Я на него очень обозлился. И не стал больше расспрашивать ни о чём.
Щипай себя почаще
Директор у нас новый. Я только знал, что его зовут Анатолием Анатольевичем. Но Антон переиначил его в Толь Толича и пугал нас, что он «свирепый». И я, конечно, трусил, когда постучал в дверь его кабинета.
— Войдите! — разрешил директор.
Я приоткрыл дверь, шагнул и остановился. Анатолий Анатольевич читал, уткнувшись в бумагу. Он поправил на носу очки, строго посмотрел на меня.
— Подойди поближе, Илья Ильюшин.
Я подошёл.
— Вот ты какой!—Он хотел ещё что-то сказать, но зазвенел телефон.
Директор поднял трубку и сказал кому-то, что ведёт важный разговор и не может отвлечься. Положив трубку, он произнёс «так-так» и подошёл ко мне. Я почувствовал себя неважно.
— Любопытно было бы узнать, — сказал Анатолий Анатольевич, — почему ты позавчера не пришёл в школу? Надеюсь, ты поделишься со мной...
Вспомнил я предупреждение Антона про исключение. Совсем струхнул. Начал почему-то рассказывать, как усердно готовил уроки впрок...
— Чем же, Илья Ильюшин, вызвано такое усердие?
Чувствую, неспроста задал директор вопрос. Боюсь, но отвечаю:
— Чтобы с чистой совестью с Лидой Михайловой на базар пойти.
— Зачем вы пошли?
— Мух добывать для самолётов.
— Каких ещё самолётов?
— Мушиных. Чтобы эскадрильи запускать.
— Ну и как? Запустили?
— Запустили.
— Удачно?
— Ричард Львиное Сердце помешал... То есть Нарцисс... Кот наш Васька.
— Забавно ты его окрестил!
Я подумал, что теперь директор начнёт допытываться, для чего надо было запускать самолёты. Но опять зазвонил телефон. Директор снова сказал в трубку, что у него важный разговор. Положил её и посмотрел на меня.
Я набрался смелости и спросил:
— Вы сейчас исключите меня из школы?
— С чего ты взял?! Хотя, — погрозил он пальцем,— не буду скрывать: положение сложное. Сам
