казалось, что окно закрыто. Под окном стоял стул. Если держаться левой стороны, подальше от горящей кровати, можно добраться до окна.
Он задержал дыхание — дышать он уже не мог. В два прыжка подскочил к высокому окну и выглянул. В двух-трех метрах под ним была крытая рубероидом крыша гаража. Пер глубоко вдохнул прохладный воздух. У него было такое чувство, что он стоит спиной к печи крематория. Долго так не выдержать. Он еще раз зачем-то набрал в легкие воздух, словно собрался нырнуть, и прыгнул.
Деревянная крыша гаража дрогнула, но выдержала. Пер, не размышляя, сделал несколько шагов по крыше и прыгнул на гравий — еще три метра. Колени подогнулись, он упал, но приземлился удачно.
Пер медленно встал, закашлялся, несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух и оглянулся. Он оказался с задней стороны дома. Участок здесь был окружен невысоким забором. За забором лужайка, покрытая пожелтевшей травой, дальше — нескончаемый еловый лес.
А на опушке леса, на уходящей вглубь ельника тропинке, стоял человек и смотрел на полыхающий дом. Мужчина в темной одежде — только это Пер и сумел разглядеть, потому что тот повернулся и исчез в лесу.
В реве и треске пожара Перу показалось, что он услышал звук мотора. Кто-то завел двигатель, нажал на газ и исчез за густыми елями.
14
В доме начали лопаться стекла. Пер тупо смотрел, как сверкающие льдистые осколки сыплются на траву. Его затошнило. Странно, реакция наступила, только когда он уже был в безопасности. Он жадно вдыхал прохладный весенний воздух в обожженные легкие и непрерывно тер глаза.
Черный дым валил клубами из окон, виллу почти уже не было видно. Если даже в доме кто-то и находился, никаких шансов выжить у него не было.
Он, как сквозь густую пелену, услышал далекий вой сирен. Что он, собственно, видел? Обугленный труп? Таинственного наблюдателя, исчезнувшего в лесу? Чем больше он старался восстановить события, тем более размытые картинки предлагала ему память.
Сирены выли уже совсем близко. Две пожарные машины с голубыми проблесковыми огнями подъехали к дому и остановились. Из них начали выпрыгивать одетые в черные защитные костюмы пожарные.
Пер попятился и наткнулся на свою собственную машину. На крыше подрагивали под ветром мучнистые бабочки пепла.
Горящая постель, труп в дыму. Женский крик.
А где Джерри?
Джерри так и сидел в машине.
Он опять посмотрел на дом. Теперь уже на обоих этажах из окон вырывались грозные языки огня.
Пожарники суетились вокруг своих ярко-красных гигантов, разматывая толстые брандспойты. Один из них, в красной куртке, широким шагом подошел к Перу и крикнул, перекрывая рев огня:
— Как вас зовут?
— Пер Мернер.
— Вы владелец недвижимости?
Пер покачал головой. Он попытался что-то сказать, но обожженная трахея отказывалась подчиняться.
— Как вы себя чувствуете?
— Не знаю…
— Сейчас подъедет «скорая помощь»… вы знаете, где начался пожар?
— Везде, — просипел он с трудом. Набрал воздуха и попытался пояснить: — Горело и внизу, и наверху… думаю, там был человек. Может быть, несколько…
— Что?!
— Мне показалось… нет, я видел там человека. И слышал крик.
Голос уже немного слушался. Пожарный уставился на него, растерянно моргая:
— Где, Пер?
— На втором этаже. В комнате… Там горело, и я…
— Хорошо, будем искать… Были в доме газовые баллоны?
Пер опять покачал головой, и его затошнило еще сильней.
— Не думаю… — сказал он. — Это была… киностудия.
— Взрывоопасные жидкости?
— Не думаю… не знаю.
Пожарный кивнул и пошел к машине. Пер заметил, что несколько человек уже надели противодымные костюмы с баллонами за спиной, как у аквалангистов.
Наконец пожарные подключили брандспойты и направили мощные струи воды на выбитые окна. Группа с баллонами двинулась к входной двери. Подъехала еще одна машина — красный легковой автомобиль с надписью: «Руководство службы спасения». Из нее вышел мужчина в желтой куртке с радиотелефоном в руке. Он поднес его к уху и начал что-то докладывать.
Пера то и дело сотрясали приступы кашля. Он кое-как продышался и подошел к машине. Отец, сгорбившись, сидел на переднем сиденье, на коленях у него лежал портфель.
Пер протянул ему найденный в холле мобильник:
— Это твой?
Джерри бросил на телефон безразличный взгляд и кивнул.
— Как ты?
Джерри в ответ тоже закашлялся. Пер впервые за все время обратил внимание, насколько жалким выглядит отец. Серый, усталый, в дурацком мятом пальто. Когда Пер был маленьким, он как-то приезжал к отцу. Ему запомнились темные, зачесанные назад волосы. Зимой он носил дорогие меховые куртки, летом — исключительно итальянские костюмы. Он много зарабатывал, и ему нравилось это показывать.
Когда Перу было пятнадцать, отец ни с того ни с сего сменил имя. Был Герхард, стал Джерри, и не Мернер, а Морнер. Ему, наверное, казалось, что имя Джерри звучит более интернационально.
— От тебя воняет, — неожиданно заявил отец.
— От тебя тоже, Джерри. Это дым.
Пер посмотрел на горящий дом. Пожарные в противодымных костюмах уже поднимались по лестнице к входной двери. Тот, кто шел первым, распахнул дверь настежь, шагнул в задымленный холл и исчез.
Двое остались на лестнице. Через пять секунд аквалангист вновь появился в проеме двери, покачал головой и предостерегающе поднял руку. Все назад!
Никакой надежды, опять подумал Пер. Если там кто-то и есть, никакой надежды.
— Поехали, Пелле? — тихо сказал Джерри.
Предложение было заманчивым — повернуть ключ и ехать на Эланд. Если бы…
— Нет, так нельзя… Надо подождать.
С включенной сиреной подъехал микроавтобус «скорой помощи» и остановился как раз между «саабом» и пожарными машинами. Сирена замолчала. Выпрыгнули два фельдшера и, сложив на груди руки, уставились на пожар.
Пер помог Джерри вылезти из машины и подвел его к фельдшерам.
— Мой отец ранен в живот, — сказал он. — И ушиб голову к тому же. Можете им заняться?
Один из фельдшеров молча кивнул. Они открыли заднюю дверцу и подсадили Джерри.
Пер чувствовал себя все лучше. Свежий воздух, много свежего воздуха — больше ничего не нужно. Он пересек двор и остановился у забора.
Подумал немного, глядя на густой ельник, потом перелез через забор и пошел к опушке.
Он так долго смотрел на горящий дом, что даже не заметил, как село солнце. Было уже почти темно. Он посмотрел на часы — без десяти семь.
