выкриках, выражающих чувства по поводу воспринятого. Это едва ли могло помочь в решении глубоких вопросов, мучивших тех, кто занимался анализом разума, сознания, проблем лингвистического значения (семантики). Однако его исследования (как и работы Спенсера) указывали на сравнительное изучение животных, а также исследование различных стадий развития ребенка как на магистральный путь к созданию психологии как науки. Благодаря эволюционной теории две названные темы оказались в центре внимания; до этого они вызывали лишь поверхностный интерес или вообще считались недостойным приложением усилий для образованных людей, поскольку не имели отношения к высшим проявлениям разума. Сам Дарвин опубликовал результаты наблюдений за развитием своего старшего сына Уильяма в раннем детстве. Это направление психологических исследований интенсивно разрабатывалось уже в XX в.
Особое внимание Дарвин уделял нравственному чувству; не следует забывать, что он был викторианцем. «Я вполне согласен с мнением тех писателей, которые утверждают, что из всех различий между человеком и низшими животными самое важное есть нравственное чувство или совесть… Мы видим в нем благороднейшее из всех свойств человека», — писал он. С ложной скромностью он отказывает себе в способности анализировать столь «глубокие» вопросы, но затем смело принимается за их обсуждение: ведь, «сколько мне известно, никто еще не разбирал… [их] исключительно с естественно-исторической точки зрения» [10, с. 146]. С таким подходом к проблеме как раз и не хотели соглашаться его противники: ведь он одним махом ликвидировал различие между культурой и природой. Этот шаг Дарвина стал существенной поддержкой для тех, кто в самой природе человека пытался найти основания нравственного поведения. Существование морального чувства — на языке викторианцев, совести — Дарвин объяснял как результат гипотетической эволюции общественного животного, в ходе ее приобретшего и высокий интеллект. Развитие общественных инстинктов происходило, по его мнению, потому, что шансы животного оставить потомство повышались, если в поисках пищи или защиты от врагов оно вступало в сотрудничество с другими такими же животными. Дарвин полагал, что инстинкты, заставлявшие доисторического, наполовину животного предка человека держаться своей орды или семьи, увеличивали его шансы на выживание. Впоследствии, по мнению Дарвина, к этим инстинктам прибавилась еще и способность к рассуждению и рефлексии, что позволило сопоставлять предпринимаемые действия с их результатами: так, например, неосмотрительное эгоистическое поведение влекло за собой продолжительные страдания. Дарвин предположил, что такое сопоставление, сопровождаемое болью и страданиями, послужило основой для возникновения совести. Развитие интеллекта, по его мнению, привело к появлению языка; благодаря общению и использованию языка возникла культура; действие же совести усиливалось за счет поддерживаемых общественным мнением обычаев. И наконец, в результате того, что приобретаемые виды рефлексивного, осознанного поведения наследовались и передавались следующим поколениям, как полагал Дарвин, возникло подлинное нравственное чувство, присущее цивилизованному человеку. Это, по его мнению, означало, что чувство альтруизма способно возникнуть и развиться в ходе естественного отбора, который со всей очевидностью ведет к «выживанию наиболее приспособленных». Согласно Дарвину, наиболее приспособленным является как раз тот, кто вносит наибольший вклад в благосостояние и благополучие общества, и, тем самым, в свое собственное. Этими доводами Дарвин пытался примирить золотое правило нравственности — поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой, — и представление о пользе такого поведения.
Гипотетические рассуждения о морали так и не смогли стать настоящим фундаментом натуралистической этики, которая ориентировалась бы на происходящее в природе. Те, кто называл себя дарвинистами, придерживались разных мнений о том, в чем именно заключаются наследуемые нравственные инстинкты и как люди должны себя вести. В частности двоюродный брат Дарвина Галь- тон полагал, что люди появляются на свет с неравными способностями. А значит, стремление к общественному и нравственному прогрессу требует создания таких политических условий, при которых люди с выдающимися врожденными способностями получали бы перед другими преимущества — в особенности в том, что касается деторождения. В отличие от Гальтона, создатель анархической утопии Кропоткин утверждал: людям, как и животным, присущ общественный инстинкт, делающий их альтруистами, а значит, прогресс заключается в том, чтобы устранить существующие социальные институты и дать людям простор для самоорганизации в коммунах или общинах.
Сам Дарвин ссылался на теорию естественного отбора, рассуждая о том, какие человеческие качества развились раньше других, и полагая, что действие отбора продолжается в настоящее время. Он безусловно верил в важность конкуренции для эволюции человека: «…можно сомневаться в том, была ли бы достигнута эта цель при помощи наиболее благоприятных обстоятельств, если бы нарастание населения не шло быстро, а следовательно и борьба за существование не была жестока до последней крайности» [10, с. 188]. Дарвин никогда не сомневался, что естественный отбор продолжает быть важным фактором в жизни общества. Наиболее очевидным примером было для него уничтожение туземных народов в колониях и разрушение их культуры под натиском европейской цивилизации. Вообще, согласно Дарвину, наиболее явные доказательства естественного отбора можно обнаружить в человеческой деятельности. За период между путешествием «Бигля» и выходом в свет «Происхождения человека» коренное население Тасмании либо вымерло (если не учитывать потомство от смешанных браков), либо было уничтожено: одно время на них, в самом буквальном смысле слова, охотились; белые фермеры заняли их земли. Для Дарвина, как почти для всех его современников, это было борьбой за существование. Сам Дарвин был либерально настроенным и гуманным человеком, противником рабства и убийств. Но при этом он не проводил ясного различия между уничтожением тасманийцев и событиями, вызванными естественными причинами.
Обсуждая происхождение человеческой морали, Дарвин почти ничего не говорит о языке и культуре. В отличие от Уоллбса, соавтора Дарвина по теории естественного отбора, он не считал появление языка и культуры революцией или поворотным пунктом эволюционного процесса. Согласно Дарвину, естественный отбор продолжает действовать в современном обществе, хотя и подвергаясь влиянию обычаев, законов, морали и религии. Уоллес, однако, высказал глубокую идею, которую, впрочем, сам он дальше не развивал: благодаря возникновению рационального сознания источником эволюционных изменений стала уже не столько природа, сколько сознательное действие человека. «На свет появилось существо, которое не должно было больше меняться вместе с изменяющейся вселенной, — существо, в известном смысле превосходившее природу, поскольку умело ею управлять… Человек не только сам избежал действия естественного отбора, но и смог отобрать у природы часть ее власти, которой до его возникновения она безраздельно пользовалась» [162, с. CLXVI1I]. И это означало, что после возникновения сознания и культуры дальнейшая эволюция стала делом рук человека. Таким образом, говорил Уоллес, происходящие в человеческой культуре изменения подчиняются иным законам — общественным, а не природным, — которые являются предметом изучения антропологии и социологии, а не биологии. С этой точкой зрения Дарвин так никогда и не согласился, продолжая рассматривать человеческую эволюцию как отбор индивидуальных признаков, а не как эволюцию культуры и общества, для которой индивидуальные характеристики могут вообще не иметь никакого значения.
Возможно, в этом заложен один из источников постоянно идущих дискуссий о роли природы и культуры в жизни человека. Одним из наиболее спорных моментов стала позднее евгеника — политика избирательного размножения отдельных групп населения. Евгеника всегда вызывала критику социальных реформаторов, которые думали, что общественные проблемы обусловлены неблагоприятными общественными условиями. Сторонники евгеники считали отбор, происходящий в человеческом обществе, непосредственным следствием естественного отбора. Приверженцы же социальных изменений полагали, что общественные реформы несут с собой этическую культуру, несовместимую с господством отбора.
Не следует пытаться делать из кратких замечаний Дарвина далеко идущие выводы. Но для тех, кто видит связь между биологической эволюцией и общественно-политической жизнью, Дарвин и сейчас, в начале XXI в., остается авторитетной фигурой. Именно потому так важно понять, в чем заключалась его позиция. Философские и этические воззрения Дарвина не были однозначными. Иногда эволюция рассматривалась им как простое следствие физических законов, не имеющих внутреннего смысла и цели, а человеческое существование — как простая игра случая. Но он также описывал человеческую историю как прогресс, веря, что эволюция ведет к улучшению нравственности. В своих рассуждениях об эволюции нравственного чувства Дарвин пытается примирить обе позиции. Заметим, однако, что его желание трактовать историю человечества как прогресс укоренено не в биологии, а в культуре, о которой Дарвину практически нечего было сказать.
Естественная история человека, по Дарвину, включала и две другие важные темы. В «Происхождении
