изучение восприятия является основой натурфилософии. Эта позиция позднее получила название позитивизма (понимаемого не обязательно так же, как у Огюста Конта). Маха интересовало не субъективное отношение человека к воспринимаемому миру, а то, как восприятие складывается из отдельных ощущений, «элементов». Он представлял их кирпичиками, из которых строится не только внутренний, но и внешний мир, и искал закономерности их соединения. Мах надеялся, что такая позиция поможет решить психофизическую проблему: «нет пропасти между психическим и физическим, — писал он, — нет ничего внутреннего и внешнего, нет ощущения, которому соответствовала бы внешняя, отличная от этого ощущения, вещь. Существуют только одного рода элементы, из которых слагается то, что считается внутренним и внешним, которые бывают внешним и внутренним только в зависимости от той или другой временной точки зрения» [15, с. 254]. В числе его трудов был «Анализ ощущений и отношение физического к психическому» (Beitrage zur Analyse der Empfindungen, 1886), посвященный изучению восприятия как такового и основанный на многочисленных экспериментальных исследованиях. Некоторых психологов, которые, как молодой Кюльпе, возлагали большие надежды на свою дисциплину, привлекала эта философия, видевшая в эмпирических исследованиях восприятия ключ к проблемам познания. Казалось, этот подход рассеивает ореол таинственности вокруг разума: для понимания сущности познания нужна только изобретательность в проведении экспериментов. Аналогичный прецедент уже был создан в британской философии: там со времен Локка анализ знания проводился путем вычленения идей, восходящих к ощущениям. Кульминацией этого подхода стали работы Джона Стюарта Милля и Бэна середины XIX в., однако он стал в действительности эмпирическим только благодаря появлению немецких экспериментальных методов. Тем не менее критики Маха видели коренной недостаток его проекта в рассмотрении ощущений как атомарных элементов, — позиция, которая, казалось, сама не выдерживала эмпирической проверки.
Вюрцбургские психологи описывали сознание в терминах его сенсорных содержаний, и это имело далеко идущие последствия, в частности, показавшие несостоятельность философии Маха. Во- первых, в экспериментах обнаружилось, что мышление содержит элементы — такие как установка, — которые по природе своей не являются сенсорными; это породило дискуссию о так называемом безобразном (внеобразном) мышлении. Во-вторых, Кюльпе и некоторые из его коллег пришли к выводу, что содержания сознания лучше интерпретировать как психические акты, чем как умственные элементы, ощущения или представления (Vorstellun- gen). Это затрагивало философскую проблему того, что понимается под психологическим знанием, или психологией как наукой.
Понятие психических актов указывает на еще одно направление психологических исследований. Оно имеет отношение к немецкому философу Францу Брентано (Franz Brentano, 1838–1917), чья книга с говорящим названием «Психология с эмпирической точки зрения» (Psychologie vom empirischen Standpunkt) появилась в 1874 г. Несмотря на заглавие, в книге не предлагалось новых экспериментальных методов. Брентано преследовал цель сделать психологию эмпирической не через превращение ее в естественную науку, а путем тщательного описания внутренней реальности сознания. Он утверждал, что «психическое», в противоположность «физическому», по определению есть не состояние, а акт. Психический акт, как считал он, разлагается на две составляющие, или на два объекта: первичный объект, непосредственно наблюдаемый (например, чайник для заварки), и вторичный объект, который бессознательно воспринимается, но непосредственно не наблюдается (например, смотрение на чайник для заварки). Предмет интереса психологии — «внутреннее восприятие» — связан с вторичным объектом; с помощью внутреннего восприятия, хотя оно и требует особого сосредоточения, мы узнаем о том, что отличает собственно человеческую психику. Брентано понимал психическую деятельность как не сводимую к чему-то иному, не поддающуюся разложению на какие-либо другие элементы. Он хотел создать эмпирическую психологию, непосредственно описывающую эту психическую деятельность, а не физические или другие объекты, на которые она направлена. Он дал формальное определение психического в терминах средневековой философии Фомы Аквинского, через преднамеренность, или интенциональность. психическое — это акт, связанный с объектом или направленный на него (например, акт вйдения — это видение чего-то). Этот подход был привлекательным для психологов, вынужденных отстаивать автономию своей дисциплины, поскольку предлагал описывать сознание на языке его собственных качеств и действий — в отличие от физических состояний, которыми оперировала физиологическая психология. Вюрцбургские психологи нашли применение этому менталистскому языку описания после того, как их эксперименты показали невозможность разложить мышление на сенсорные элементы.
Философия Брентано повлияла на экспериментальную психологию через его ученика Карла Штумпфа (Karl Stumpf, 1848–1936). Когда в Берлинском университете в 1893 г. была введена должность профессора психологии, назначение на нее получили не пионеры экспериментальной психологии Эббингауз и Георг Мюллер, а Штумпф. Это было выражением доверия той позиции, которой придерживался Штумпф: ни психология народов Вундта, ни экспериментальный анализ мышления не заменят описание, которое активное сознание может дать само себе. Философский взгляд Штумпфа на науку был также приемлемым для берлинской профессуры. «Психолог, — писал Штумпф, — как и всякий, для кого наука — нечто большее, чем просто ремесло, должен в то же время быть теоретиком познания» [цит. по: 36, с. 269]. Создав в Берлине крупный центр новой экспериментальной психологии, он не сделал психологию естественной наукой в прямом смысле слова. Скорее, его психологические семинары и экспериментальная работа, которой он содействовал, совершенствовали и дополняли философскую науку, давая возможность описать сферу психического в ее собственных терминах. Как мы увидим ниже, эта точка зрения в психологии была связана с развитием феноменологии.
Профессией Штумпфа была философия, его кредо — психологический эксперимент, его страстью — музыка. И во время учебы в университете, и уже будучи преподавателем, он играл на виолончели. Музыка и психология сошлись воедино в его большом труде по «Психологии звука» (Tonpsychologie, 1883–1890). В Берлине его усилиями были созданы условия для психологических исследований, в том числе лаборатория, но он передал экспериментальную работу другим. В числе его студентов в Берлине были Кёлер и Коффка. Вместе с Вертгеймером они создали так называемую гештальтпсихологию (речь о ней пойдет ниже), оказавшую большое влияние на теории восприятия в XX в. Кёлер же стал преемником Штумпфа, когда тот ушел на пенсию. Их деятельность укрепила тесную связь эксперимента и философии; как и Вундт, они надеялись, что психология поможет сделать философию научной.
Детальные обсуждения на семинарах Штумпфа в Берлине обнаружили его разногласия с Вундтом по многим вопросам, хотя их программы объединения данных экспериментальной науки и психологии были похожи. С еще одним вариантом построения научной психологии, принадлежащим берлинскому профессору Вильгельму Дильтею (Wilhelm Dilthey, 1833–1911), все было иначе. У Дильтея не было исследовательской программы; его скорее занимал вопрос о природе познания в сферах психологии, истории и культуры, и это само по себе было иллюстрацией отсутствия единства и стабильности в современной ему психологии. Дильтей воспринимал естественные науки с должным уважением, но полагал, что настало время определить их соотношение со знаниями о человеке. Он не соглашался с тем, что естественные науки указывают путь к пониманию природы человека; напротив, он провел резкую границу между науками о природе (Natur- wissenschaften) и гуманитарным знанием, или науками о духе (Geisteswissenschaften). Дильтей считал, что, поскольку предмет этих видов наук различен, они используют разные формы объяснения. Таким образом, утверждал он, понять природу — значит описать законосообразные причинно-следственные связи; напротив, понять человека — значит воссоздать умственный мир, смыслы и причины, которые наполняют человеческие действия. «Природу мы объясняем, душевную жизнь мы постигаем» [11, с. 8]. Это различение причинного объяснения и понимания (в терминах Диль- тея) продолжало обсуждаться в философии психологических и общественных наук во второй половине XX в.
Дильтей классифицировал психологию как относящуюся к наукам о духе. Экспериментальные исследования восприятия интересовали его, но он не соглашался с тем, что эксперимент создает психологию как науку — в противовес физиологической психологии. Психология, утверждал Дильтей, требует понимания (он использовал слово Verstehen) — вникания в то, как соотносятся мотивы и действия других людей, будь то наши современники или исторические фигуры. Мы можем это сделать, потому что наше сознание и сознание других людей имеют общую базовую структуру. Достигая такого понимания, мы проясняем причины или значения поступков; психология, таким образом, становится наукой о целенаправленных действиях людей, создающих вокруг себя мир культуры. В то самое время, когда экспериментальная психология уже начинала казаться чем-то привычным в научном сообществе, Дильтей отстаивал мысль о том, что понять
