1904). Начавшаяся с изучения теологии, карьера Холла была длительным поиском такой университетской должности, которая позволила бы ему соединить христианские ценности с новыми стандартами образования, усвоенными после поездки в Германию. Психология оказалась ключом к ответу. В начале 1880-х гг. она привела Холла на должность профессора психологии и педагогики, введенную в университете Джонса Хопкинса — учебном заведении нового типа. Холл успокаивал местных профессоров, опасавшихся материализма новой науки, утверждая, что при внимательном прочтении Библия «откроется нам заново, как великий учебник по психологии человека» [цит. по: 127, с. 119]. В университете Джонса Хопкинса у психологов были большие возможности: здесь была создана соответствующая специализация с получением диплома о полном высшем образовании. Другие колледжи были вынуждены вступить в конкурентную борьбу, и психология как дисциплина оказалась в выигрыше. На практике религиозность Холла обратилась в морализирование по поводу задач ребенка и воспитателя. Когда в 1888 г. он стал ректором университета Кларка и возглавил там факультет психологии, он получил институциональную поддержку для распространения этих ценностей.
Среди клиентуры психологов, предъявившей заказ на их специализированные знания, наиболее многочисленную группу составляли учителя, органы местной власти и отдельные люди, направлявшие средства в образование. В США на рубеже XIX–XX вв. существовала острая необходимость вооружить многочисленных иммигрантов из Европы и переселенцев из сельской Америки навыками жизни в современном городе. Кроме того, демократической ценностью американского общества, для пропаганды которой много сделал Дьюи, была самореализация каждого члена этого общества, путем к чему было получение образования. В результате, начав с узкоспециализированных экспериментальных тем — например, восприятия, — психологи переходили к менее строгой с научной точки зрения, но более значимой работе — исследованию развития ребенка, или тестированию способностей, — чтобы продемонстрировать спонсорам возможности их науки. Прочно войдя в структуру университетов, факультеты психологии через подготовку студентов получили возможность расширять аудиторию, сочувствующую деятельности психолога-исследователя, и таким образом наращивали свой организационный потенциал. Поэтому число экспериментальных исследований, проводимых по немецкой модели, увеличивалось. Однако приверженность американцев функциональным объяснениям, ассоциируемым с эволюционной теорией, а также запросы финансирующей стороны поощряли такие исследования, которые имели бы больше отношения к жизни индивида в обществе.
Это пересечение научных и общественных интересов стало фактором создания учебного заведения, имевшего огромное влияние на социальные науки в США, — Чикагского университета. В 1890-е гг. благодаря большим средствам, полученным от Джона Рокфеллера, университет смог привлечь к преподаванию выдающихся профессоров. Целью было сделать Чикаго культурным центром и ответить на его острые социальные нужды. Типичные проблемы американского общества в Чикаго были особенно выражены: масса иммигрантов, большая часть которых не владела английским языком; урбанизация, растущая в геометрической профессии, и жилищный кризис; конфронтация в отношениях между рабочими и предпринимателями; господство местных боссов в политике; преступность и нищета. При таких условиях было несложно отстаивать необходимость, во-первых, образования как средства общественной интеграции, а во-вторых, специальных знаний для оценки индивидов и социальных структур. Подобно тому, как новые стальные конструкции и первые небоскребы создали современный городской пейзаж, психология и социальные науки создадут, как ожидалось, современных городских мужчин и женщин.
Дьюи получил должность профессора в Чикаго в 1894 г., и под его руководством здесь стала развиваться экспериментальная и педагогическая психология. Он привел с собой Джорджа Мида и затем принял на работу Джеймса Энджелла (James R.Angell, 1869–1949), обучавшегося в Гарвардском университете у Уильяма Джеймса. Эти ученые стояли на позициях функционализма, стремясь изучать индивида как целое в его приспособлении к социальной среде. Их деятельность была проникнута верой в то, что наука — специальное знание, полезное для человечества, высшая ступень его эволюции. Здесь, как и повсюду в США (так, Холл и Болдуин подробно писали о развитии ребенка с эволюционной точки зрения), эволюционная теория стала центральной в психологии и социальных науках. В континентальной Европе такого не было. Кроме того, именно в Чикаго Уотсон написал свою диссертацию по психологии крысы и начал рассматривать психологию как технологию управления поведением (см. главу 6) — цель, которую Уотсон и его последователи считали кульминацией эволюционного процесса. Тогда же, когда Дьюи в Чикагском университете организовал философский факультет, чтобы предоставить место социально ориентированной психологии, Альбион Смолл (Albion W. Small, 1854–1926) создал большой и влиятельный факультет социальных наук.
Таким образом, несмотря на то, что американские психологи во многом ориентировались на немецкую науку, психология в США развивалась иным образом и в иных масштабах, чем в Германии. Немецким психологам приходилось отстаивать свое право на существование перед философами и консервативными государственными чиновниками, за которыми оставалось последнее слово в распределении должностей и бюджета. В США психологи должны были удовлетворять требованиям широкой публики и деловых людей. Но не стоит заходить слишком далеко в этом противопоставлении, поскольку педагогическая психология существовала и в Германии, а в США многие психологи занимались поиском чистого знания.
Однако даже в наиболее теоретических, отвлеченных областях психологии между Германией и США имелись различия. Примером этого является деятельность Эдварда Титченера (Edward B.Titchener, 1867– 1927). Титченер был англичанином, учился в Оксфорде, и его больше привлекала физиология, чем философия. Он хотел изучать сознание научным путем и отправился в Лейпциг писать диссертацию по экспериментальному исследованию времени реакции. В 1892 г. он переехал в Корнеллский университет (штат Нью-Йорк), чтобы возглавить недавно открывшуюся лабораторию, и остался там. Ректор Корнелла, Эндрю Уайт (Andrew D.White, 1832–1918), долго и в конечном итоге успешно сражался против доминирования в жизни колледжа религиозных интересов. Позже, проецируя эту борьбу на отношения между наукой и религией вообще, он изложил свою «воинствующую позицию» в книге «История войны науки против теологии в христианском мире» (A History of the Warfare of Science with Theology in Christendom, 1895). В результате Корнелл стал заведением, пропагандирующим светский и научный подход к сознанию, что воплотилось в основании там факультета психологии. Используя немецкие экспериментальные методы, Титченер предпринял тщательные исследования содержаний сознания. Его описания были очень строгими и включали только то, что можно было наблюдать с помощью экспериментальных методик и инструментов. Он перевел работы с немецкого, а также опубликовал свою «Экспериментальную психологию: руководство по использованию лабораторных методов» (Experimental Psychology: A Manual of Laboratory Practice, 1901–1905) и учебники для студентов. Более твердо, чем кто- либо еще в США, он настаивал на том, что психология — естественно-научная дисциплина.
Его коллеги видели в Титченере представителя Вундта. Наделе он не симпатизировал ни философии Вундта, ни его психологии народов. Из родной Англии он привез в США завещанную Локком теорию познания, которую не поколебало его пребывание в Германии. Он считал, что научная психология должна с помощью эксперимента дать объективное описание элементарных единиц, из которых складываются содержания сознания. Психолог, писал он, «берет отдельное осознавание и работает над ним снова и снова, фаза за фазой и процесс за процессом, до тех пор, пока его невозможно анализировать далее. Так он учится формулировать “законы взаимосвязи элементарных психических процессов”» [цит. по: 127, с. 10]. Он предполагал, что сочетание элементарных качеств отражает (как именно, пока неизвестно) нервные процессы, являющиеся их причиной. Тем не менее, считал он, психология — по крайней мере, в то время — должна сосредоточиться на эмпирическом описании. Вундт, напротив, строил свою психологию на убежденности в психической причинности (а следовательно, относительной независимости сферы психического от физиологических факторов). Но Титченер был так же далек от своих американских коллег, как и от Вундта. Он определял психологию как научное изучение элементарных единиц сознания и не испытывал интереса ни к животным, ни к детям, ни к индивидуальным различиям. «Первейшая цель экспериментального психолога — анализ структуры сознания… вычленение составляющих в каждом данном осознаваемом явлении. Его задача — вивисекция, но такая, которая принесет не функциональные, а структурные результаты» [157, с. 367]. Кроме того, Титченер бранил своих коллег, когда те устремлялись применять психологию на практике, не создав для нее прочной научной основы. Отдавая приоритет подготовке добросовестных учёных, а не такой психологии, которая озабочена функционированием человека
