начальником.
— Ох, если бы я мог закатить этой роже увесистую оплеуху, — пробормотал рядом со мной лейтенант с золотыми зубами.
Майор ушел вслед за полковником.
— Ну, что теперь будет?
— Ничего, — весело крикнул Бачо. — Вопрос был поставлен ясно: нужны добровольцы. Таковых не нашлось.
— Стыд и позор! — вздохнул доктор Аахим.
— Пожалуйста, доктор, еще не поздно. Добровольцем может быть кто угодно, а ведь вы офицер, — неожиданно резко сказал Арнольд.
— Ну уж от тебя я этого не ожидал, — обиделся доктор. Майор вернулся. Видимо, он получил основательную нахлобучку, но, против ожидания, не был мрачен. Отозвав Арнольда, он взял его под руку и прошел с ним в другой конец зала. Их сопровождал капитан Беренд. В зал вошли вестовые и начали расставлять столы.
— Господа, прошу не расходиться, — крикнул майор. — Будем обедать.
— Вот это да! — щелкнул языком Бачо.
Фенрих Шпрингер подошел к батальонному врачу и отвесил ему изящный поклон.
— Надеюсь, вы не станете оспаривать, что пари мною выиграно?
— Что тебе нужно? — хмуро спросил доктор.
— Простите, положение, кажется, ясное.
— Было бы ясное, если бы нашлись добровольцы, — пробормотал Аахим и сердито отвернулся.
Вестовые накрывали столы, звенела посуда. Многие офицеры вышли за двери барака покурить. Тучи легли на крутую спину горы Дебеллы, окутав ее верхушку.
Майора и Арнольда окружили офицеры. Я подошел к ним.
— Эх, не так надо было это сделать, — с досадой говорил доктор. — Надо было устроить небольшой веселый обед и между вином и коньяком поговорить серьезно.
Глаза Арнольда потемнели.
— Психологический метод доктора Аахима! Ну-ну!
— Бросьте, — сказал майор. — Все равно дело уже испорчено. А впрочем, доктор прав: надо было создать соответствующие условия для известного настроения.
— Вчера эти условия были, — съязвил Арнольд. — Вчера бы все шло как по маслу. Итак, дорогой доктор, мы тебя осрамили. Не знаю, как ты переживешь это.
Офицеры заняли места за столом. К великому облегчению доктора Аахлма, у буфетчика нашлось только три бутылки шампанского. Бачо уговаривал Шпрингера получить остаток выигрыша коньяком. Доктор торговался, как цыган на конском базаре.
Хотя майор всячески подчеркивал свою полную солидарность с офицерами, все же каждый чувствовал себя не в своей тарелке, и атмосфера за столом была натянутая. Арнольд много пил. Я несколько раз пытался удержать его за руку, но он зло вырывал ее и наполнял свой бокал. Я видел, что он с усилием льет в себя густое, почти черное истринское вино.
— Для чего ты это делаешь? — спросил я.
Арнольд улыбнулся пьяно и вяло, его взгляд уже стал мутным.
— Когда ты пробудешь здесь шесть месяцев, задай мне снова этот вопрос.
— Нет, со мной этого никогда не будет, — вспыхнул я. В продолжение всего обеда мы почти не разговаривали.
На эстраду, крадучись, пробрались цыгане. Тихо, незаметно, как бы угадывая нюхом настроение собрания, еле слышным пиано они начали грустную венгерскую песню.
Маленького Торму с шумом и криками, под аплодисменты, потащили на другой конец стола, к майору. Мальчик упирался, но видно было, что общее внимание ему льстит. Майор торжественно чокнулся с прапорщиком.
— Ты один, братец, попытался спасти честь моего батальона. Спасибо.
После этих слов за столом наступила тишина, только около Бачо смеялось несколько человек: наверно, Бачо отпустил хлесткое замечание по поводу выпада майора, так как сидевшие рядом молодые люди задыхались от смеха. Майор, видимо, серьезно решил сделать Торму героем дня и без конца наполнял его бокал. Очевидно, батальонный все еще не терял надежды поправить дело.
— Господин майор и офицеры играют в прятки, — сказал я Арнольду.
Арнольд пожал мою руку под столом.
— Браво!
Торма быстро пьянел. После пятого бокала он попросил слова. Все с удивлением и любопытством повернулись к нему. Еще неустановившимся, ломающимся голосом Торма взволнованно начал:
— Господа офицеры, коллеги! Венгерские королевские гонведы! Друзья! Я самый молодой и неопытный среди вас, но если его королевскому высочеству, командующему фронтом, так угодно, то я, Карчи Торма, прапорщик, я… Дайте мне сотню солдат и пять унтер-офицеров, ручные гранаты и штурмовые ножи, и я переверну эту проклятую грязную Клару, в бога, душу и всех святых!..
— Браво, браво! — закричал капитан Беренд. Несколько человек поддержало его, батальонный врач и интендант аплодировали, цыгане играли туш. Майор отвернулся, увидев, что не клюнуло.
На середину зала вышел основательно выпивший обер-лейтенант Сексарди и высоко поднял бокал.
— Господа, вношу предложение: давайте поговорим откровенно.
Беренд и майор переглянулись. Адъютант махнул оркестру, чтобы он замолчал. Цыгане и вестовые вышли, за ними заперли дверь.
Майор встал.
— Господа, не будем долго разговаривать. Я расстался с господином полковником с тем, что через час передам ему ответ офицерского собрания нашего батальона. Предложение эрцгерцога застало нас врасплох, было бы даже странно, если бы сразу нашлись добровольцы. Я так и объяснил командиру бригады. Предложение, конечно, не легкое, господа, но, с другой стороны, вы сами понимаете, какое неприятное впечатление произвела ваша нерешительность. Вопрос был поставлен прямо: батальон должен доказать свое геройство и преданность, этого требуют от нас его королевское высочество и честь гонведства. Я простой солдат, господа, и не умею разглагольствовать. Слово за вами.
— Ну, карты открыты, — тихо сказал Шпиц.
— Обер-лейтенант Шик, каково ваше мнение? — спросил майор, боясь, что опять наступит молчание.
Арнольд вышел из-за стола, и по тому, как он втянул голову в плечи, я видел, что он предпочел бы молчать.
— Господин майор упомянул слово «геройство». Я попытаюсь определить, что такое герой. По мнению моего любимого философа, героем является тот, кто, заранее обдумав свое намерение, сознавая, что он рискует жизнью, все же решается на шаг, необходимый для общего блага. Гибель героя — начало его славы. Его пример может воодушевлять других на подобные же подвиги, в особенности он влияет на юношество. Но героизм можно проявить только тогда, когда для этого настал момент; тот же, кто пытается искусственно создать такую ситуацию, легко может превратить трагедию в комедию, а по утверждению того же философа, от трагического до смешного всего один шаг.
Вдруг сидящий на краю стола Торма громко зарыдал. Майор сердито буркнул:
— Господин обер-лейтенант, тут не место философии. Мне нужно дать ответ господину полковнику: найдется ли в моем батальоне десять офицеров, которые возьмутся за это дело.
Арвельд резко повернулся к майору и коротко ответил:
— Не чувствую в себе призвания, господин майор.
Поднялся шум, в котором можно было различить возгласы:
— Уж лучше бы отдали приказ!
— Чего тут действовать на самолюбие!
— Добровольцев не найдется. Нужно знать положение под Монте-Кларой.
