— Suvenir del'Italia,[12] — предлагал солдат.
Я дал ему пять крон. Итальянец попросил мою фуражку и рядом с венгерским ишонзовским значком прикрепил свою звезду.
— Karino![13] — сказал он, отдавая кепи.
Итальянцы дружно рассмеялись и оживленно заговорили между собой, но капрал грозно цыкнул на них, усмотрев в их поведении вольность.
— Что, у вас большой бой был? — спросил я капрала.
— Нет, господин лейтенант, была только небольшая перепалка. Сегодня на рассвете итальянцы начали бить по нашим окопам. К девяти часам стрельба прекратилась и началась атака. «Аванти! Тутти- Фрутти!» Идут. Мы подождали их, да и всыпали как следует. Атакующие побежали, а эти, — он кивнул на пленных, — остались между окопами и сдались. Доставили мы их в штаб батальона, а сейчас ведем в дивизию. Занятные они ребята, господин лейтенант, и здорово поют. Я их уже заставлял петь. Хотите, прикажу? А вот этот маленький, черный — звукоподражатель: и муху может изобразить, и окарину, и как тарелками бьют в оркестре. А еще как собака с кошкой дерутся, прямо со смеху помереть можно.
Капрал выжидательно и как бы гордясь своими пленными посмотрел на меня.
— Не надо, капрал, — сказал я. — Лучше смотрите, чтобы никто из них не удрал.
— Они-то? Не такие это парни, господин лейтенант, — сказал капрал убежденно, и в его голосе ясно прозвучало: «Нет дураков, чтобы бежать».
Я тронул Серого и оставил за собой этих смуглых вооруженных и безоружных солдат. Долго еще маячили передо мной глаза пленных с их странным выражением, хитрым и в то же время сочувствующим, успокоенным и насмешливым, и настроение мое незаметно испортилось.
Лантош занимал целый особняк в западном конце Констаньевицкого лагеря. В сравнении с Опачиоселом Констаньевице казалось городом. Солдатские бараки, госпитали, склады и различные этапные учреждения тянулись вдоль широких улиц по обе стороны шоссе. Вход в особняк Лантоша был замаскирован маленьким деревенским домиком, а самый особняк вкопан в глинистый бок горы. Убежище капитана было надежно защищено от бомб, но большую часть времени, свободного от воздушных налетов, капитан проводил в надземной части своей виллы, в деревенском домике.
На северном конце лагеря, в узкой и тенистой долине, стояли уцелевшие домики бывшего села Констаньевице, превращенные искусством саперов в изящные коттеджи штабных. Вообще Констаньевице после Опачиосела производило на меня впечатление курорта.
Лантош принял меня сонный, пригласил сесть и долго молчал, уставившись глазами перед собой.
— Ну-с, ваш батальон тоже отличился, — наконец заговорил он с возмущением. — В связи с этим дело, из-за которого я тебя вызвал, перестало быть актуальным.
Из открытого воротника кителя Лантоша, как тесто, выпирала рыхлая белая шея, стриженые усы подчеркивали вспухший жадный рот, маленькие карие глазки вызывающе впились в меня.
— Весьма сожалею, господин капитан, — сказал я, с усилием заставляя себя быть вежливым. — Но все же я очень рад вашему приказанию явиться, так как желал лично представиться вам, прежде чем по- настоящему приступить к исполнению своих обязанностей.
Капитан исподлобья взглянул на меня, потом, вдруг оживившись, вынул из ящика стола коробку с сигарами и предложил мне закурить. Я выбрал короткую «Порторико» и надкусил кончик.
— Барин даже в аду остается барином, — сказал я, наивно улыбаясь, и взглянул в беспокойные глаза капитана.
— Ты кто — инженер или техник?
Я рассмеялся.
— Филолог, господин капитан, филолог, и вот — сапер.
Но Лантош не оценил пикантности этого сочетания. Он задумчиво заговорил:
— Ты знаешь, этот фронт очень труден, и саперное дело здесь нужно, как нигде. Почва каменистая, окопы приходится сперва строить из мешков со щебнем, а потом уже с большим трудом врываться в камень. Подрывное дело тут — вопрос первостепенной важности. Надо следить, чтобы взрывы не были очень сильны, так как иначе можно разнести свои же окопы. Твой предшественник Тушаи был очень храбрый человек, но однажды он чуть не взорвал целый взвод. Словом, нужна большая осторожность.
Капитан задумался, пожевал губами и вдруг горячо заговорил:
— Но все же то, что вы позволили себе сегодня по отношению к его королевскому высочеству, это форменный скандал. Тебе лично я не делаю никакого замечания, так как ты тут новый человек. Но если бы ты знал, как был огорчен эрцгерцог! Он за обедом несколько раз повторил: «Даже венгерцы и те уже испортились».
— Говорят, что в девятнадцатом батальоне попытка тоже не увенчалась успехом, — невинно заметил я.
— А ты откуда знаешь? — вскинулся капитан.
— Кухонная почта, — махнул я рукой и вызывающе посмотрел на Лантоша.
Дверь соседней комнаты неожиданно отворилась, и вошел капрал в офицерском кителе. Не обращая на меня никакого внимания, он запросто подошел к капитану и сказал что-то по-немецки. Я отошел к окну и с деланным безразличием стал рассматривать улицу.
«Почему на нем офицерский китель? — размышлял я. — И как он смеет игнорировать мое присутствие?»
— Так он сомневается в точности наших данных? — спросил Лантош по-венгерски. — А ты показал ему накладную, подписанную комендантом станции Сан-Петер? Там указан тоннаж с точностью до одного килограмма, и мы принимаем груз не по весу отправления, а по весу прибытия. Какое нам дело до того, что от Вены до Сан-Петера груз уменьшился?
Дверь снова открылась, но уже осторожно, и в комнату вошел толстый штатский с подстриженными усами и взволнованным, потным лицом.
— Aber nein, mein Herr Kapitan,[14] — заговорил он, смешивая немецкие и венгерские слова. — Герр Богданович показал квитанцию, согласно которой количество полученного товара точно соответствует количеству отправленного.
— Господин Грендль думает, что мы его обманываем, — резко сказал капитан, обращаясь к капралу Богдановичу. — Вы думаете, господин Грендль, что я торгую старым железом?
— Вы не торгуете, господин капитан, но я торгую, — ответил Грендль с умильной улыбкой. — Я — торговец старым железом и при вашем благосклонном содействии являюсь поставщиком армии. Я знаю, что весьма обязан господину капитану, но в делах люблю абсолютную точность. Герр Богданович, видимо, просто ошибся, но дело можно уладить.
Я почувствовал, что меня начинает мутить, как перед приступом морской болезни, и сухо, нетерпеливо кашлянул. Капитан, заметив мое недовольство, бросил неодобрительный взгляд на капрала и холодно сказал:
— Прошу вас, господа, подождать меня в приемной.
Грендль и Богданович удалились. Лантош нервно затянулся сигарой. Заметное смущение капитана настроило меня иронически.
— Ну да, — произнес Лантош скороговоркой, отгоняя рукой густой табачный дым. — Ну да, да. Хотя дело, по которому я тебя вызвал, уже утратило свое значение, все же давай поговорим о нем. Я тут недавно кое-что придумал.
Он выложил на стол чертеж.
— В случае внезапной атаки на Монте-Клару эта штучка могла бы оказать нам неоценимую услугу. Это не что иное, как простая водопроводная труба длиной в три-четыре, а если понадобится, то и в пять метров. Трубка туго набивается взрывчатым веществом, в данном случае порохом, только не бездымным, а наоборот, сильно дымящим. Теперь — один конец трубки наглухо заделывается, на другой надевается взрыватель. В общем это принцип моей ручной гранаты, только удлиненной формы. Накануне атаки мы заблаговременно подводим эту трубку под заграждения неприятеля и присоединяем магнето. Перед началом атаки трубы лопаются, взрыв очищает дорогу от проволочных заграждений и заполняет междуокопное пространство густым дымом. Чтобы дым содействовал маскировке, необходимо примешивать к пороху некоторые сгущающие вещества. Вот это я хотел тебе предложить, если бы в вашем батальоне нашлись
