— Не сердись на меня, но ты неправильно поступил с этим телефонным разговором. Такой кавардак устроил, что голова идет кругом.
— Ты уже думал о том, что я говорил? — спрашиваю я вызывающе.
— Прошу не нервничать. Ты думаешь, что нас беспокоит этот воображаемый подкоп? Ничуть не бывало. У нас есть более серьезные заботы: его королевское высочество действительно решил побывать в нашем батальоне.
Кенез рассказывает, в каком волнении пребывает вся их братия. Уже приезжали из штаба армии майор-генштабист и капитан. Они точно установили маршрут: по какому ходу сообщения пройдет эрцгерцог, как он подымется на Клару, с кем и о чем будет разговаривать и как вообще будет проходить церемония.
Я слушал со стиснутыми зубами, и у меня было сильное желание дать по физиономии этой очкастой обезьяне.
— Теперь прошу все силы твоего отряда концентрировать для выполнения двух-трех неотложных задач. Во-первых, надо привести в абсолютный порядок ступеньки хода сообщения, ведущего к первой роте. В некоторых местах эти ступеньки очень плохи, неровны, в других местах слишком низки. Кроме того, там, где подъем очень крут, необходимо сделать перила, чтобы его королевское высочество мог о них опереться. А в самих окопах надо точно установить, до какого места может дойти эрцгерцог, не подвергая себя опасности. У этих крайних точек надо будет поставить часовых, которые должны будут нас вовремя остановить.
Вошел майор. Дружески пожал мне руку и заставил сесть.
— Ну, что там у вас на Кларе? Слышал, слышал, что нервничаете. Это потому, что долго не происходит смены. Надо знать солдат, они чертовски изобретательны, когда чем-нибудь напуганы. А что касается твоей бомбардировки, — тут майор недоуменно развел руками, — ну, знаешь, Матраи, это уж верх легкомыслия. Ведь тебе известно, что мы ожидаем его королевское высочество и на нашем участке должна господствовать абсолютная тишина. А ты вдруг устраиваешь такой переполох. Кроме того, ты неправильно поступил и с телефонным разговором. Нельзя в присутствии солдата говорить так откровенно. Офицеры должны быть замкнуты, никакой фамильярности по отношению к нижним чинам. Это — одна из пружин нашего авторитета. А ты слишком демократичен и прям. Впрочем, во всем батальоне много демократизма. Обер-лейтенант Шик очень корректный и образованный господин, но у него слишком оригинальная точка зрения на отношения с солдатами, противоречащая установленным взглядам офицерства.
Майор говорил долго, тошнотворно и назидательно. Я предпочел бы резкий выговор этой отеческой нотации. Он замолчал, как бы ожидая моих объяснений. Долго я не мог ничего сказать, наконец заговорил. Я объяснил, что мое сообщение основано не на фантазии, а на конкретных данных тщательного наблюдения, и несколько раз подчеркнул, что положение весьма серьезное.
— Это не какая-нибудь кухонная сплетня, господин майор, это факт. Возвышенность минируют, и опасность очень близка.
Майор помрачнел.
— Видишь ли, друг мой, — сказал он мягко, — ты никак не хочешь понять, что завтра-послезавтра к нам прибудет эрцгерцог. Ты говоришь, что итальянцы бурят. Пусть бурят. Ведь знаешь, сколько времени им понадобится для того, чтобы пробурить туннель для взрыва такой возвышенности? Несколько месяцев предварительной подготовки. Я прошу тебя не портить положения и опровергнуть эту легенду. Ведь если она дойдет до высшего командования, произойдет скандал. Своей нервозностью ты испортишь все дело не только батальону, но и полку, и, если хочешь знать, даже бригаде. Всех подведешь под большие неприятности.
— Вообще, если ты так нервничаешь, мы можем тебе помочь, — заговорил не без сарказма Кенез. — Тушаи всегда находился при штабе батальона, а твой отряд имеет батальонное значение, и, если хочешь, мы можем отвести тебе здесь одну каверну.
Я поблагодарил Кенеза за любезность и повернулся к майору.
— Если я правильно понял, господин майор, командование батальона не принимает официально к сведению мой устный доклад относительно подкопа. Тогда разрешите мне изложить вам все это в письменной форме.
— Хорошо, сообщи в письменной форме.
— Кроме того, господин майор, прошу разрешить мне продолжать свои наблюдения и посылать вам донесения по этому поводу.
— Только письменно или лично.
— После того как мы точно определим направление мины противника, необходимо будет начать контрминирование. Этого требует положение.
— Ни в коем случае! — воскликнул Кенез.
— Или только после посещения его королевского высочества, — добавил майор.
— Я бы запретил и наблюдения, господин майор, — сказал Кенез. — Это только нервирует солдат и вызывает панику.
Майор покачал головой.
— Если у лейтенанта имеются данные… то нельзя запретить. Но надо это делать без всякого шума и убедить солдат в том, что тревога ложная.
Я простился с майором, а Кенезу холодно кивнул. С телефонной станции позвонил в Констаньевице. Долго ничего не мог добиться, наконец ответили. Я попросил к телефону Лантоша. Его не оказалось дома. Говорил «лейтенант» Богданович. По голосу было слышно, что он не совсем трезв.
— С каких это пор вы стали лейтенантом, Богданович? — спросил я строго.
Богданович умолк и больше не отвечал.
Возвратился я поздно ночью с пустым сердцем и пустыми руками. Богданович не ответил. Подымаясь по ходу сообщения, я взглянул на Клару, и снова эта каменная громада показалась мне таинственной и угрожающей. Беклипские ночные тени пробегали передо мною.
Придя к себе, я не позвал ни Гаала, ни Торму. Никого не хотелось видеть. Предупредил Хомока, чтобы никого не пропускал ко мне. Сел за стол, чтобы написать рапорт, но прошло полчаса, и не явилось ни одной связной мысли.
Отстранил бумагу и машинально потянулся за книгой. На столе лежала французская книжка в желтой бумажной обертке. Книга, наверное, из последней посылки, полученной Арнольдом. Золя, «Разгром». Начал читать, и чем больше углублялся в книгу, тем отчетливее чувствовал, что этой книгой Арнольд хочет мне что-то сказать. Посмотрел на часы. Уже поздно. И вдруг меня охватила страшная тоска по Арнольду. Да, он единственный человек, с которым у меня есть внутренняя связь.
Постучавшись, вошел Торма. Юноша бледен, вид у него усталый. В окопах уже давно утро.
— Сегодня ночью итальянцы бешено работали. По мнению Гаала, проход идет между вторым и третьим взводом и направляется на северо-восток.
— Так точно установили?
— Сейчас сюда придет Гаал и все расскажет. Знаешь, мы с ним решили сами сделать карту возвышенности. Все-таки по плану будет легче ориентироваться. Гаал находит, что итальянцы очень продвинулись в своей работе.
— Знаешь, Торма, я как-то не верю во все это, — говорю я равнодушным тоном.
— Во что ты не веришь? — удивленно спрашивает Торма.
— Во все эти предположения. Возможно, что итальянцы и не бурят, а весь этот шум просто… ну как бы тебе сказать… Ты слышал, как гудит морская ракушка, если поднести ее к уху?
— Но ведь сегодня ночью уже в третьем взводе слышали этот шум. А утром из седьмой латрины совершенно отчетливо было слышно, как итальянцы выбрасывают камень.
— Ты сам слышал?
— Сейчас придет Гаал, спроси его, если не веришь.
Я пришел в бешенство:
— Гаал! Везде этот Гаал! Он выдумал всю эту историю с подкопом от нечего делать. Надо его взять в руки.
— Так ты думаешь, что не бурят? — спрашивает Торма оторопело.
