были связаны.
Часто заходил Торма. Он доносил… доносил, что ступеньки уже в порядке, фланговые защиты ходов сообщения местами подняты на полметра, местами покрыты козырьками. Временами Торма останавливался, выжидая, не буду ли я его расспрашивать. Нет, я не расспрашивал Торму. Он каждый раз долго мешкал с уходом, но так и не заговорил. Гаал не заходил ни разу и, видимо, не интересовался тем, что я сделал с его донесением. Рапорт его был короткой, точной сводкой всех данных и ясно говорил: каждая минута дорога. Я не вызывал Гаала. Зачем? Ведь мы ждем эрцгерцога; его королевское высочество прибудет, пройдут торжества, и нас немедленно сменят, а после нас — хоть потоп. Может быть, для очистки совести еще сообщим о подкопе в Констаньевице, потому что нас могут сменить только в Констаньевице. А может быть, сменят в Заграе и на месяц определят на гарнизонную службу.
«Эх, хорошо будет», — думал я, потягиваясь от приятного предчувствия и пытаясь обмануть самого себя. Иногда в душе наступал покой, и мне казалось, что действительно это все паника, но достаточно было взглянуть на журнал, приложенный к рапорту Гаала, — и внутри все превращалось в сжатый кулак. В такие минуты я сердито поворачивался с одного бока на другой, и в двери немедленно появлялась голова Хомока — не нужно ли чего господину лейтенанту.
И вот поздно ночью вернулся Хусар. Он пришел с пустыми руками. Хусар не скрывал своего возмущения и всю горечь против штабов излил на капрала Богдановича, на этого гнусного пьяницу, водившего его за нос два дня. Хусар прошел мытарства по штабам: его посылали от одного к другому, возвращали обратно, заставляли ждать часами. Ведь он простой капрал. А господа офицеры просто не стали с ним разговаривать. Но вскоре выяснилось, что нужная карта пропала. Ее искали в отделе топографии, в оперативном секторе, потом кто-то посоветовал Хусару обратиться в канцелярию полковника Хруны, но господин полковник неделю тому назад уехал в Толмейн и еще не вернулся. В конце концов все нити вели к Богдановичу. У него нашлась целая стопа таких карт, но нужной не оказалось. Были карты Ларокко, Косича, Полазо. На карте Косича обозначена внутри пещера, в которой может поместиться целый батальон. Разреза Монтедей-Сэй-Бузи так и не нашли.
Сегодня утром ко мне зашел Торма, зашел не для доклада, а просто так, посидеть, поговорить. Вдруг он вскочил, закрыл дверь и шепотом признался мне, что боится, боится потому, что Гаалу нельзя не верить. Они с ним два дня непрерывно наблюдали, и Гаал пришел к заключению, что работа неприятеля близится к концу.
И когда Торма рассказал все это, я почувствовал: конец сомнениям и апатии, в которой я пребывал последние два дня.
— Эрцгерцог сегодня тоже не приедет, — сказал Торма печально.
И, как бы ожидая этой минуты, на пороге появился Гаал.
— Ну, говорите, — сказал я ему вместо приветствия.
Гаал стоял у двери. Этот сильный человек заметно постарел за последнее время. Да и не только он: высокий выпуклый лоб Тормы прорезала свежая продольная морщина. Я сам уже неделю не смотрелся в зеркало.
— Говорите, Гаал, — сказал я дружелюбно.
— Я знаю, что господин лейтенант связан так же, как и все мы. Дисциплина — это не шутка. Но…
— Но говорите, говорите же это «но», — торопил я.
— В уставе, господин лейтенант, есть такой пункт: если приказ явно противоречит прямым интересам армии…
— …подчиненный имеет право подать рапорт через голову непосредственного начальства. Ну, дальше.
— Ведь нам, господин лейтенант, никто не запрещал наблюдать и контролировать противника.
— Это верно.
— У меня есть предложение, господин лейтенант: для интенсивности наблюдения…
— Большую контрмину?
— Так точно.
— Нет, это невозможно. Кроме того, вы говорите, что работа уже настолько продвинулась…
— Да, господин лейтенант, положение очень серьезное.
— Бурение слышно?
— Теперь редко. Больше слышна выемка породы. Вчера вечером Кирай сообщил мне, что у одного из поворотов хода сообщения под горой он видел целую кучу мешков из-под цемента.
— Из-под цемента? Может быть, просто мешки для бруствера?
— Нет, господин лейтенант, мешки из-под цемента очень легко отличить от брустверных мешков, у них и форма другая, и размер, и окраска.
— Ну, и что это, по-вашему, означает?
— Для работы по подготовке фугаса, господин лейтенант, цемент необходим, но необходим в последней стадии работы, когда начинается замуровывание снаряда.
Торма вскочил.
— Я тоже видел эти мешки. Они сейчас там лежат.
Мы замолчали.
— Ладно, Гаал. Сегодня вечером мы решим, как быть. Вы пока продолжайте наблюдение, а завтра, может быть, в самом деле приедет эрцгерцог.
Гаал отвернулся.
— Ну, Гаал, — воскликнул я, — не будем распускаться!
— Это не паника, — взволнованно сказал Торма, — это факт, господин лейтенант. Ты понимаешь?
Шпрингер еще вчера ушел в штаб бригады, а сегодня со мной распрощался Дортенберг. Он отправляется в штаб дивизии, где ему предложили должность по хозяйственной части.
После обеда без всякого усилия над собой я зашел, к Арнольду. Чутора и Фридман встретили меня очень радостно.
— Есть кто-нибудь у господина обер-лейтенанта?
— Нет, только фельдфебель Новак.
Когда я вошел, Новак взглянул в мою сторону и заметно смутился.
— Продолжайте, Новак, — сказал Арнольд, когда я сел.
— Остальное не к спеху, господин обер-лейтенант, — пробормотал Новак. — Не буду мешать вашему разговору. Я могу прийти и позже.
Арнольд посмотрел на фельдфебеля.
— Ну, говорите о том, что не к спеху. Господин лейтенант подождет, пока мы кончим, не правда ли? — обратился он ко мне.
— Конечно, — подтвердил я, устраиваясь так, чтобы лучше видеть Новака, но притворяясь, что меня нисколько не интересует происходящий разговор.
Новак пришел в еще большее замешательство. Он сжимал под мышкой завернутый в газету солдатский хлеб, а в левой руке держал маленькую записку, в которую временами заглядывал.
— Если разрешите… — неохотно начал он.
— Да, пожалуйста, — кивнул Арнольд.
— Эти наблюдения, господин обер-лейтенант, я произвожу уже давно, но ничего не мог точно установить до сегодняшнего дня.
— Что ты скажешь, — обратился вдруг ко мне Арнольд, — за сегодняшнюю ночь у нас опять четверо раненых. Если так пойдет дальше, то к смене моя рота сократится до половинного состава.
— Так точно, — подтвердил Новак. — И если мы еще прибавим тех, которые записались к врачу…
— Какие ранения? — спросил я.
— Два в плечо, одно в руку и четвертое в ляжку, — ответил фельдфебель.
— А где они были ранены?
