возвращается к тебе!
Бумаги готовы. Первая — приказ помощнику начальника батальонного саперного отряда господину прапорщику Торме, вторая — донесение командиру батальона майору Мадараши. Запечатал оба документа и посмотрел на часы. В передней послышались шаги. Я встал, чтобы пойти навстречу, но Хомок уже с шумом распахнул дверь и вытянулся, щуря глаза от света.
— Господин обер-лейтенант…
— Тише!
— А? Что такое? Новак, это вы? — Арнольд сел на постели, протирая глаза, и с удивлением осмотрелся. — Где фельдфебель?
— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенат, мы с господином Чуторой всюду искали фельдфебеля и не нашли. Пропал.
— Я видел Новака минут двадцать тому назад в районе латрины номер семь.
— Ну вот видите, Хомок. Ступайте, ищите в этом направлении.
— Для чего тебе так срочно понадобился Новак? — спросил я, когда Хомок исчез.
Арнольд сидел на краю койки с опущенной головой. При моем вопросе он посмотрел на меня. Это был снова доктор Арнольд Шик, профессор и мой старый друг. Его глаза смотрели, как прежде, дружески и ласково.
— Тиби, я тут немного вздремнул, ничего? Скажи, дорогой, как на самом деле обстоит дело с подкопом?
— Через час иду в штаб бригады, — сказал я вместо ответа. — Если и там ничего не добьюсь, отправлюсь в штаб дивизии.
— Молодец, вот это молодец! Говори.
— Пять дней тому назад я писал, что снимаю с себя всякую ответственность. Глупости! Я останусь ответственным даже в том случае, если взлечу на воздух вместе с остальными. Я противопоставлю себя батальону, полку и, если понадобится, даже бригаде, но добьюсь своего. Конец всем иллюзиям, но конец и безразличию, больной усталости. — Мы — руководители этих приговоренных к смерти людей, и мы за них отвечаем. Надо действовать.
— А те, в тылу?
— Те? Сегодня они еще не чувствуют ответственности.
— Говоришь, как Чутора.
— Лучше говорить на языке Чуторы, чем графа Иштвана Тисы.
— Браво! А я уже думал, что ты окончательно завяз в победном психозе.
— Каждая война, Арнольд, начинается в надежде на победу.
— Всякие бывают победы, — сказал Арнольд, помрачнев. — Сейчас уже ясно, что не здесь зреет победа. Сумеет ли государство вырваться из этой мертвой хватки — вот главная проблема сегодняшнего дня. Слишком много людей имеют в руках оружие.
— Так это и хорошо.
— Ты как думаешь? — удивленно спросил Арнольд.
— Ведь ты сам, Арнольд, говорил, что эта война — крах Европы.
— И ты понял?
— Немного думал об этом.
Я почувствовал, что между нами все стало по-прежнему, и решил перейти в контрнаступление.
— А ты отчего страдаешь, Арнольд?
— Страдаю? Кто тебе это сказал?
— Я сам вижу.
— Ну, тогда будем откровенны, — тихо сказал Арнольд. — Я запутался в трех соснах и чувствую страшное одиночество. Пробовал думать, писать и пришел к заключению, что я отвык думать.
— Ты должен ответить господину советнику фон Ризенштерну.
— Это не разрешение вопроса.
— Даже только вырваться отсюда и в спокойной обстановке представить себе всю картину в целом, и то было бы временным разрешением вопроса, Арнольд. Я в этих вопросах абсолютный профан, но ты должен уяснить себе действительное положение и занять известную точку зрения.
— Есть только два пути; граф Тиса или Чутора. Ты не веришь? Среднего пути нет, не ищи его.
— Тогда, — сказал я тихо, — дорогой Арнольд, я еще раз говорю: сто раз Чутора и только Чутора.
— Ого-го! — закричал Арнольд и сделал шаг назад, но, не рассчитав, наткнулся на койку и сел. Только сейчас я заметил, что около подушки лежит его зеленый бювар.
— Твой трактат? — спросил я, улыбаясь. Арнольд повернул ко мне голову.
— Предложи мне, пожалуйста, сигарету. Хотя, стой, у меня есть трубка. Дай спички. Спасибо.
Когда я протянул к нему огонь, он схватил мою руку и, притянув к себе, заставил опуститься на койку.
— Ты сам пришел к этим выводам?
— Каким?
— Ну, что ты пойдешь в штаб бригады, что сто раз Чутора и что вообще ты будешь бороться?
— Сам.
Несколько секунд стояла тишина. Трубка Арнольда погасла. Вдруг он встал, взял под мышку бювар и протянул мне руку.
— Ну, не задерживайся там долго. — И направился к двери.
— Я прикажу Гаалу сообщать тебе в мое отсутствие результаты наблюдений.
— Буду очень благодарен, мой друг.
Шаги Арнольда затихли. И я только сейчас понял, как много во мне определилось.
Взглянул на часы. Надо спешить — приближается рассвет.
Торма и Гаал были пунктуальны. Я передал Торме свой приказ. Он прочел и покраснел.
— Когда это? — спросил парень смущенно.
— Сейчас же. Только предупредить всех, чтобы не было шума.
Объяснил Гаалу, что приказываю отвести отряд в штаб батальона, так как здесь ему все равно нечего делать.
— Господин лейтенант…
— Никаких возражений. Я так приказываю. Наблюдения могут продолжать отдельные лица, а всему отряду здесь нечего делать. Хомок тоже пойдет с вами. Надо будет пробраться незаметно для ротных стрелков. Поняли?
— Будьте спокойны, господин лейтенант. Вошли Хомок и Хусар.
— Разрешите доложить, господин лейтенант: фельдфебеля нашли, — заявил Хомок.
Хусар отвернулся, его плечи вздрагивали.
— Что случилось? — спросил я.
— Господина фельдфебеля кто-то искупал в латрине, — давясь от смеха, доложил Хусар.
— В латрине? — удивленно спросил Торма.
— Пусть и покоится там в мире, — пробурчал Гаал и прикрыл нос ладонью.
Я представил себе тяжелую квадратную фигуру Новака в тот момент, когда он выкарабкивался из латрины.
— Ну, и как же, его уже извлекли?
— Понесли на перевязочный пункт обмывать, — ответил Хусар.
— Ну, этот добился своего, — сказал я невольно.
И у всех сразу прорвался долго сдерживаемый смех. Гаал смеялся, громко покашливая. Хусар, трясясь от хохота, прислонился к стене. Торма несколько секунд смотрел удивленными глазами, потом тоже залился серебряным колокольчиком.
— Хусар, дружище, можете двигаться вперед, только смотрите, чтобы нам не разминуться у Нови- Ваша. Ждите меня у конца хода сообщения. А вы тут будьте наготове. Понятно?
Люди, сияя от смеха, смотрели на меня, только дядя Андраш возился за моей спиной, и я чувствовал,
