— Ого! Это уже интересно. Ну а что же приносилось в жертву?
— В основном, конечно, почти безобидные — мясо кабана, сваренное пиво, молоко козы, мед, но, бывало, были жертвы и пострашнее. Когда викинги уходили в очередной военный поход — жрецы могли принести в жертву и захваченного в плен раба.
— А откуда старожилы могли знать об этом месте, столько веков прошло?
— Часть людей в таких местах, удаленных от города, так и не приняла христианства, а осталась верна древним культам. Даже лет двести — сто пятьдесят назад в местах, где стоят наши дома, ничего не было — глухие места, отдаленные от людей. Где то там и служили, вдалеке от людских глаз, эти обряды. Сам ясень берегли, следили за его ростками, и когда ясень, которому поклонялись, погибал, почитали самый старший из его ростков. Сам валун, с годами уходил под землю, и вокруг его время от времени, раскапывали большую площадку, чтоб хватало место для поклонений. Когда в начале девятнадцатого века Дания передала Норвегию Швеции, и та в свою очередь силой навязала нам шведско-норвежскую унию, протест норвежского народа, если вы помните из истории, перерос в борьбу за независимость.
— Ну да, помню.
— Вот тогда-то адептам культа Одина удалось склонить на свою сторону, несколько десятков военных, играя на их чувствах патриотизма и уважения к своей истории, а затем и увлечь своими убеждениями. И что в этой истории странно — этим военным после поклонения Одину, удалось добиться блестящей карьеры в военном деле. У них у всех пошло продвижение по службе. А со временем они приводили все новых и новых адептов, проводя языческие ритуалы и жертвоприношения, поклоняясь Одину.
— А как же местное население на все это реагировало, все-таки большинство у нас относится к христианской лютеранской церкви.
— Ритуалы они проводили вдали от людей, об этом мало кто знал, и проводили свои обряды в основном по ночам. К тому же они никого не трогали и никому не мешали. Волнения пошли, когда их численность стала заметно расти, и этого уже нельзя было утаить. К ним даже ходил местный священник, переубедить их в их заблуждениях.
— И что?
— Ничего. Просто прошла мирная беседа, они отнеслись к нему с уважением, выслушали его, все-таки многие из них одновременно посещали и церковь, хоть это и противоречиво, но остались при своем. Они не трогали местных жителей — местные жители не трогали их. Все бы так, наверное, продолжалось до наших дней, если б не одно происшествие.
— Какое?
— В один из дней пропали дети одного из самых уважаемых жителей. Как раз где-то в то время, когда эти поклонники проводили свои очередные обряды. И все местные подумали, естественно, только на них, хоть и не было никаких доказательств. Во время очередного собрания поклонников Одину, большая часть местного населения и окрестностей, вооружившись, кто чем, вилами, топорами, у кого, что было, и решила им устроить самосуд.
Они окружили всех, кто там был, не дав им шанса убежать, и вначале жестоко избили, а затем самих жрецов повесили на священном ясене, а остальных адептов, кого обезглавили прямо на том жертвенном камне, а кого просто жестоко закололи. Сам камень и все место, вместе с убитыми, потом просто засыпали, даже не отслужив по ним молебен. А со временем про это место и вовсе забыли, сейчас его уже точно, никто и не покажет.
— И что, в живых вообще никого не осталось?
— Кто там был — нет. Хотя могло быть и такое, что там просто не все могли в ту ночь присутствовать, а может, кому в темноте и в суматохе и удалось сбежать, сейчас об этом уже никому не ведомо.
— Вы знаете, у меня здесь дома тоже в рабочем кабинете висят картины Одина и валькирий.
— Да, я знаю.
— Знаете, откуда?
— Я часто бывал у вас в доме. Мы с прежними хозяевами были в хороших отношениях, я им тоже поставлял и мясо, и мед. И рыбачили часто, и барбекю устраивали. У них, кстати, целая военная династия по мужской линии была, как минимум в несколько поколений, так точно, и все при хороших чинах и должностях, видно, что гены сказывались.
— Они все время жили в этом доме?
— Нет, его отец во время второй мировой вместе со своими родителями вынуждены были перебраться в Лондон, оставив дом. Его отец и дед были тоже военными, а дед в то время в каком-то большом чине, сами понимаете, им нельзя было здесь оставаться, поэтому вслед за 'правительством в изгнании', были вынуждены переехать в Англию.
— А как же дом?
— Пустующий дом занял, во время оккупации какой-то немецкий офицер. Старики рассказывали, что к дому часто приезжали грузовики и выгружали в дом какое-то оборудование. Говорили, что там размещалась какая-то секретная лаборатория, и даже прислуга была не из местных, местных к дому даже близко не подпускали. А еще в дом часто приезжали какие-то высокопоставленные немецкие чины. Что там творилось, так никому и не известно.
— Да, странно и интересно.
— Странно другое…
— Что же?
— Где-то за год до окончания войны в доме произошла странная резня. Местные только видели, как выносили и грузили в машины изрезанные и исколотые трупы. Все произошло за одну ночь. Вначале приехавшие разбираться со случившимся, решили, что это сделали местные жители, и хотели в порыве мести и злости устроить над ними кровавую расправу. Их спасло только то, что дом оказался полностью запертым изнутри, значит, никто из посторонних не мог этого сделать. Очевидно, какой-то серьезный конфликт произошел внутри, но что могло ему послужить, и как трупы могли быть настолько изуродованы, так и не выяснили. Вот тут-то местные старожилы и вспомнили, что когда-то в этих местах были жестоко убиты поклонники Одина и пошел слух, что это их неупокоенные забытые души отомстили за свою смерть, тем, кто их, наверное, потревожил, все-таки никто не знал, что там за опыты проводили. Так дом и остался пустовать, нацистам уже не до опытов было, их гнали по всем фронтам. Ну, а после освобождения от оккупации, в дом вернулись и прежние хозяева.
— Да уж, историю вы рассказали, даже не верится, что такое могло происходить.
— Вы уж поверьте, и не такое бывает.
— Хотя, с другой стороны, насколько я знаю, даже в наше время, и даже в развитых странах, встречаются поклонники языческих культов, зачастую это, конечно, скорее имитация поклонения, потому что основана скорее на прочитанном и надуманном, но в некоторых местах, действительно сохранились настоящие приверженцы язычества.
— Ну, вот видите.
— Да, интересно. Скажите, а письменные какие-либо упоминания об этом остались, или какие-нибудь статьи, заметки.
— Да ну, о чем вы, это даже когда все происходило, никто об этом не писал, а уж потом и подавно. Над этим сейчас скорее посмеются и воспримут за выдумки.
— Но вы же так не думаете.
— Это каждый вправе сам решать. Что по мне, так, хотите смейтесь, хотите нет, но у меня нету причин сомневаться в этих рассказах и нет причин не доверять тем, кто их рассказывал. Это приличные и адекватные люди, а не выжившие из ума старики, которые травят байки только потому, что их слушают.
— Да нет, нет, что вы. Я вовсе не смеюсь, и охотно верю, по крайне мере в то, что где-то здесь вполне могли поклоняться Одину, тем более, если это не один человек рассказывал, а достаточное количество.
— Вот в этом-то и дело.
— Вы знаете, это все действительно очень интересно, я думаю, мы с вами еще как-нибудь встретимся, поговорим об этом подобнее. Я думаю, из этого вышел бы захватывающий рассказ, даже, возможно, и хорошая книга. Пусть это и смотрится даже невероятным, но думаю, это будет очень интересно.
