пусть будет так.
Клодия сделала большой глоток, и, возможно, ей это помогло. Во всяком случае, стало легче, и она смогла заговорить:
— Незадолго до того как я вышла за Тони, у папы случился сердечный. приступ. Когда он вернулся из больницы, то перевел всю собственность на меня. Он считал, что так будет разумнее. — Клодия поморщилась. — Разве можно что-нибудь предугадать? Оказалось, что это самая неудачная мысль, которая когда-либо приходила ему в голову.
Она снова отпила глоток бренди, ее зубы стукнули о край стакана.
— Ну и?.. — поторопил Брент. — Перерыв гору бумаг, я узнал, что дела у вас шли очень и очень неплохо.
— О да, так и было. — Волна горечи, поднявшаяся в ней, заглушила все иные чувства, и теперь слова находились сами собой. — Всем занимался Тони, и, конечно, помогала я, совершеннейшая дурочка! Мы работали от зари до зари, бизнес процветал, прибыли росли. Но я не замечала, что все делалось кое-как, спустя рукава. Целый день я как белка в колесе крутилась по дому: кухня, Рози, заботы о Тони, об отце… А потом у отца случился еще один удар, и я вообще перестала что-либо замечать.
В том, что произошло, Клодия винила только себя. Если бы у нее хватило тогда ума присмотреться к делам, она не оказалась бы сейчас привязанной к человеку, который ее презирает.
— Так что же дальше? — снова подтолкнул ее Брент.
— После женитьбы Тони решил отказаться от своего бизнеса. У него была маленькая, но доходная фирма, он умел вести дела.
— Припоминаю, ты тогда сказала: «У моего нового парня хорошая работа и солидный счет в банке». Или что-то в этом роде, — медленно проговорил Брент.
Клодия бросила на него быстрый взгляд. Он никогда меня не любил, ему нужны были только мои деньги. Так откуда же тогда воспоминания, столь живые и подробные? Но спрашивать она не стала. Лучше не открывать этот ящик Пандоры, дабы из него не вылетели на свет новые беды.
— Тони сказал, что мог бы вести все финансовые дела — он ведь много лет был папиным бухгалтером. Я решила, что это прекрасная идея: папа освобождался, таким образом, от ставших для него непосильными забот, а я могу целиком посвятить себя дому и Рози. Ну а Хелен помимо других всяких дел занималась у Тони делопроизводством.
Клодия, не дав Бренту возможности спросить, что это за «другие дела», уточнила:
— Они много лет были любовниками и без зазрения совести встречались прямо у нас с папой под носом. Тони делал деньги буквально на всем. Почти вся прислуга была уволена, на тех, кто остался, ложился двойной груз, поэтому все работали кое-как — у людей не хватало ни сил, ни времени. Усадьба, пансионат требовали постоянных денежных вложений, отсюда и эта закладная. Тони даже организовал своего рода дымовую завесу — дважды приглашал аудиторов. Мы получили деньги под эту закладную, и тут-то Тони и Хелен начали действовать.
Все было снято, до последнего пенни, осталась масса неоплаченных счетов, не говоря уж об этой замечательной закладной. Бог знает, куда они вложили деньги, возможно, перевели все на зарубежные счета. Оба погибли: на машину, в которой они ехали, налетел грузовик. Об их многолетней связи стало известно, когда папа после похорон разбирал вещи Хелен. А я и не подозревала о нашем финансовом крахе, пока меня не вызвал управляющий банком. — Клодия сделала глоток бренди и с отчаянием закончила: — Тони и Хелен оставили нас нищими, а я была так глупа, что позволила им это сделать!
Брент выругался вполголоса, и она вздрогнула, подумав: что ж, я заслужила это, придется терпеть. Он уже и так презирает меня, еще одно прегрешение ничего не меняет.
— Не глупа, а слишком доверчива.
Несколько неожиданных успокаивающих слов — и Клодия не выдержала. Стакан задрожал в ее руке, немного бренди выплеснулось на халат. Брент отобрал у нее стакан, прежде чем она успела пролить остальное, и Клодия спрятала лицо в ладонях. Но все же слезы не просто закапали — полились ручьем.
— Ты не должна винить себя, Кло, не должна.
Нежность, прозвучавшая в его голосе, и, возможно, случайное употребление ласкательного имени — так называл он ее когда-то — только добавили горечи в ее сердце.
— Нет, должна! Это я позволила им украсть то, что нажили мои дед и отец. Я была слишком занята домашними делами и почти не заглядывала в бухгалтерские книги. Я могла бы поинтересоваться, откуда появляются неоплаченные счета, почему мой муж систематически избавляется от основного персонала, обещая заменить его лучшим, но не делает этого. Он шел напролом, экономил, что называется, на спичках, поэтому банковские счета были в блестящем состоянии, пока с них не исчезли деньги. Мои деньги! Я, только я виновата в том, что мы все потеряли!
Клодия закусила губу, чтобы остановить горькие рыдания, чуть ли не вой, рвущийся из ее горла. Совсем как кошка, которой прищемили хвост, с отвращением подумала она. Могу представить, с какой брезгливостью смотрит на меня Брент.
Но случилось то, чего она не могла вообразить.
Мягким движением он отвел руки от ее лица и с ласковой настойчивостью сказал:
— Посмотри на меня, Кло.
Она неохотно подчинилась. Ее трясло, и Клодия стиснула зубы, чтобы они не стучали.
Невыносимо! Судорога сжала ее горло — прелюдия к следующему приступу рыданий. И, будто заметив ее попытки сдержать подступающую волну слез, Брент сделал невероятное — обнял ее.
Сердце Клодии остановилось, чтобы в следующую секунду бешено застучать. В ней поднимался протест. Он меня жалеет? Неужели он меня жалеет? Ну конечно, а что же еще? Он похлопал меня по спине с той осторожной ласковостью, с какой гладят незнакомую собаку, но хорошо хоть так, хорошо, что не сказал мне, как всегда, ледяным тоном: возьми себя в руки.
— Мне кажется, на твои плечи лег слишком тяжелый груз. Ты ведь сама была еще девчонкой, когда родила Рози.
Голова Клодии покоилась на груди Брента, она слышала гулкое биение его сердца, ощущала теплоту тела. Это доводило ее до безумия, ей хотелось придвинуться еще ближе, обвить руками его шею, притянуть к себе черноволосую голову и поцеловать.
Но ему бы это не понравилось, не понравилось до отвращения, печально напомнила она себе и, боясь, как бы опять не хлынули слезы, сказала довольно резко:
— Но я быстро повзрослела.
— Да, тебе не повезло…
Неужели в его голосе прозвучало сочувствие? О, конечно же нет. Нужно окончательно потерять голову, чтобы вообразить это. Мне следует помнить всегда, даже в такой момент, когда Брент как будто укротил свою неприязнь ко мне, что он не уважает меня. Какое уж тут сочувствие?
— Кло, послушай, на тебя слишком много всего свалилось. Твой муж занимался делом, которое, судя по всему, хорошо знал. Почему ты должна была тратить свои силы еще и на его работу? У тебя хватало своей. И почему ты не должна была ему доверять? Этот проходимец умел прятать концы в воду, так почему, черт побери, ты винишь себя?
Брент продолжал держать ее в своих объятиях, и Клодия чувствовала, как уходит его суровость.
— Теперь твой дом в безопасности, и Гаю совсем не нужно знать, как он был близок к тому, чтобы лишиться «Фартингс-Холла».
У Клодии кружилась голова, сбивалось дыхание. Ее груди, прижимавшиеся к груди Брента, напряглись и налились желанием. Что делал с ней этот мужчина! Она, как мотылек, летела на огонь, готовая сгореть в его пламени. И не было на земле силы, которая могла бы помочь ей победить этот манок.
— Брент, я очень ценю то, что ты для нас сделал, — прошептала Клодия. — Очень ценю. Хотя, возможно, ты думаешь, что я этого не понимаю.
Клодия позволила своим рукам соскользнуть с его плеч, пальцы ее безвольно разжались и остановились там, где ее груди касались тела Брента. Ей до боли хотелось, чтобы он дотронулся до них, прильнул губами к затвердевшим соскам, провел по ним языком. Нахлынувшие воспоминания приводили ее в исступление, бросали в темную пропасть безумия.
Она теснее придвинулась к Бренту, его сердце, трепещущее под ее пальцами, забилось сильнее.
