– Твою мать, – тихо прошептал Ворон и с гадливым выражением лица отодвинулся от Слепнева.
Сергей с другой стороны поступил так же.
– Я так и знал, что панацея окажется дерьмом, – сказал он.
– Значит, ты… бывший Себастьян Бах? – спросила Ольга.
– Да.
– Но ведь у тебя есть личность! – запротестовала она.
– Конечно. Но это чертовски долгая и невеселая история.
– А у нас есть время, сынок, – негромко ответил Латышевский.
Пустынник кивнул:
– Ну что ж. Себастьян Бах был упакован в холодильник до лучших времен: благодаря вирусу он легко пережил этот анабиоз. Когда лет десять назад реактор угас – выбрался наружу. Новорожденный, один в большом и чужом мире.
– Душа без тени! – осенило вдруг Макса.
– Да. Именно так его и назвали краснокожие. Человек без личности, без убеждений, без стереотипов, без прошлого. Воистину – душа без тени.
– Ты имел в виду – тебя назвали? – поправила Ольга.
Сталкер покачал головой, пододвинул к себе стул, сбросил с него бумаги и уселся поудобней, удерживая бледного Слепнева под прицелом.
– Тогда это еще был не совсем я. Просто живая машина, наделенная интеллектом, но движимая только лишь инстинктами. Некоторое время он – ну или я, какая разница – провел здесь, на станции, временами спускаясь сюда, под землю, в поисках ответов. Лишенный личности и памяти, я все равно сохранил любопытство, к тому же понимание ситуации было ключом к выживанию. Я забирал отсюда бумаги и читал. Так узнал о своей прежней личности и о том, что со мной сделали. Ах, и кстати. Отчет с графиками концентрации тоже попался мне, так что искать его здесь смысла нету. Я его прочитал… и использовал. Сами догадываетесь как.
Макс, Ворон и Петруха нервно засмеялись, давая волю накопившемуся напряжению.
– Некоторое время спустя я нечаянно наткнулся на Вефррна и его подругу Сханнф и таким образом познакомился с Семьей. И с Богом. Жил некоторое время у них, принял участие в их войне. Навыки Баха пригодились. И я вас удивлю, кстати. Что такое доброта, сострадание и великодушие, я узнал именно от Семьи и Бога. А позже Бог решил, что я знаю достаточно, и рассказал мне о том, что на севере живут такие же, как я. И я отправился на север.
Что сказать, я стал изгоем. Сразу. Отсутствие личности, можно даже сказать, отсутствие души – это не то, что легко скрыть. Где бы я ни был – все всегда понимали, что я не такой, как они. Боялись. Я скитался по холодной пустыне, искал, чем поживиться, в руинах, изредка заходил в поселения, чтобы обменять добро на еду. Постепенно люди усвоили, что я хороший сталкер и в общем-то безобиден, а я понял, что должен научиться притворяться таким же, как они. Делать вид, что я человек, чтобы выживать среди людей. И я учился имитировать эмоции, улыбаться, сердиться. Я сам выбрал для себя мировоззрение, характер, принципы – то, что не всегда логично. Но именно эта алогичность делает людей людьми. И потому я никогда не нарушал свои принципы, даже если страдал из-за них: отступиться – значит признать, что я – не человек.
Так и жил, притворяясь и совершенствуясь в этом мастерстве. И в какой-то момент количество превратилось в качество. Моя маска эмоций, неуклюжая и несовершенная, так плотно приросла к холодному разуму, что я уже не смог ее снять. Раньше я делал вид, что испытываю эмоции. Теперь по- настоящему радуюсь и грущу, хоть и не так сильно, как вы: тот, кто познал существование без эмоций, будет нести на себе эту печать до самой смерти. Так и живу, стараюсь обходить скользкие темы с невозмутимым видом – ведь мне как личности лет пять.
– И вы считаете себя человеком? – желчно осведомился Слепнев. – Не тешьте себя иллюзиями. Вы мутант. Такой же, как алчущие, лишь внешне отличаетесь от них!
– А вы собрались создать таких еще больше, – парировал Пустынник, – так кто из нас более монструозен? – Он улыбнулся – с жалостью и снисхождением – и продолжил: – Разумеется, я всегда сомневался. Каждый день спрашивал себя – человек ли я? И потому здесь устроил сам себе проверку. Сочтет ли меня человеком другой человек, знающий ужасную правду?
– А ведь она могла и выстрелить, – сухо заметил Макс. – Ты надеялся увернуться, заслышав щелчок спускового механизма?
– Да, черт возьми, – внезапно сказала Ольга, – чем ты думал? Я действительно могла выстрелить! Я же не знала всей правды!
– Я не собирался уворачиваться. И объяснять не собирался ничего до твоего решения. Человек – существо алогичное и эмоциональное. Я хотел, чтобы ты решила, опираясь только на эмоции. Если бы проверка провалилась… мне незачем было бы существовать дальше.
У Слепнева на лице вздулись желваки. Несомненно, вот кто сожалеет о том, что Ольга не выстрелила.
– Стоп, а как же механизмы контроля? – насторожился Сергей.
– Они заключаются только лишь в воспитании. Или в промывке мозгов. Человек, лишившийся памяти и личности, подобен новорожденному. Это совершенно новое существо в старом теле. Чистый лист, на котором можно нарисовать все. Мне повезло – Семья не воспользовалась этим, только перенесла на этот лист свои ценности, которые ничем не отличаются от ваших. Дружба, любовь, радость… Именно этими ценностями я и руководствовался, выбирая для себя принципы. Не лгать, не стрелять в безоружных, быть честным, справедливым, гуманным. И именно потому все и провернул. Я не хотел повторения истории Себастьяна Баха – но вырваться из замкнутого круга не смог. Себастьян Бах стал убийцей по вине общества. То же самое случилось и со мной – меня заставили убивать.
– Так зачем же все это было затеяно тобой, сынок? – спросил Латышевский.
– Чтобы заполучить вирус. Когда я однажды вышел из бункера, то подпереть дверь забыл, и она закрылась. Много лет спустя, уже совершив несколько рейдов в Москву, я понял его значимость – чего раньше не был в состоянии осмыслить. Когда Ставрицкий решил нанять меня, я сразу смекнул: вот и транспорт, и способ открыть бронированную дверь.
Ольга выглядела обескураженной:
– Постой… Но ведь это я уговорила тебя…
– Я играл роль. И ты до сего момента думала, что манипулируешь мной. Но одно из двух высших образований Баха было психологическим. Да, кстати, Семен Борисович, давайте-ка сюда препарат.
Слепнев сжал зубы, затем выдохнул:
– Что вы собираетесь с ним сделать?!
– Уничтожить. Средство превращать людей в бездушные машины существовать не должно.
– Но… Послушайте! Это как оружие, оно не несет в себе зла! Важно, кто использует его! В этом вирусе – ключ к улучшению человеческой расы! Не обязательно штамповать солдат – при минимальной концентрации человек сохранит личность! Пусть шанс один из пяти – но для неизлечимо больных это…
– Нет. Слишком велика сила. Всегда будет соблазн использовать «Чистильщика» в своих целях. Слишком опасная игрушка. Вы отдадите мне препарат сейчас же, или я заберу его с вашего трупа.
Слепнев набрал в грудь воздуха и выбросил последний козырь:
– Не можете. Я безоружен.
Лицо Пустынника застыло, не предвещая ничего хорошего:
– Мои принципы распространяются только на людей, вас я не считаю таковым. Препарат. Сейчас же.
Трясущимися руками Слепнев вынул из кармана коробочку с ампулами. Да, его мечта была так близка… Макс вздохнул. Слепнев все же слабак. Но он, Максим Светлов, – нет. Он не откажется от своей цели.
– Не так быстро, Пустынник. К сожалению, твои благие намерения идут вразрез с благими намерениями всех остальных. Это очень здорово – заботиться о человечестве, намного труднее заботиться об одном конкретном человеке. Если мы позволим тебе уничтожить вирус, то это будет прямым нарушением контракта. Пускай не буквы – но духа. Проще говоря, мы, охранники, окажемся крайними и ничего не
