Утром следующего дня в газете 'Новый край' был дан комментарий, что сила взрыва японского брандера была намеренно ограничена соображениями безопасности горожан и кораблей. И что для полного дробления 'Фусо' на куски потребуется ещё минимум 40-50 таких подрывов. Читатели были благодарны газете за ее всегдашнюю оперативность и правдивость: обыватели радовались за свои сохраненные в целости стекла, японская резидентура за незыблимость трехмесячного сидения артурской эскадры под замком…
Как только осел или был вынесен отливом поднятый взрывом ил, водолазы стали крепить тросы к обнажённым взрывом шпангоутам японского 'утопленника'. Будучи перепущенными через верхнюю палубу 'Ангары', тросы и удлиняющие их цепи крепились к сваям, вбитым в грунт Тигрового хвоста. В отлив на крейсер доставили 500 тонн угля в мешках, натянув все тросы. И с первым приливом японская груда железа и бетона накренилась и сдвинулась с места. Выждав момент, водолазы растянули вдоль показавшегося из грунта днища броненосца следующий шланг с динамитом. Город услышал очередное раскатистое 'бум'.
Пожелавший присутствовать при этом событии генерал Фок, отсутствовавший в свите Стесселя на первом подрыве, неосторожно высказался об 'очередной неудачной затее моряков', после чего получил от Макарова весьма резкую отповедь, суть которой сводилась к необходимости организации противодесантной обороны полуострова и обязанности Фока поднять квалификацию армейских наблюдателей, чтобы те не путали миноносец с крейсером и русскую канонерку с японской. И еще, что Великий князь Михаил Александрович…
Тут генерал благоразумно и весьма быстро откланялся не ожидая продолжения эскапады Степана Осиповича, провожаемый постепенно переходящим в откровенное ржание тихим хихиканьем собравшихся морских офицеров…
Наблюдавшему ситуацию Балку подумалось, что ТВКМ очевидно заработал авторитет и на флоте, пусть в том числе и ценой 'бития носа' (ведь и верно – кому докажешь?) одного конкретного представителя армейского генералитета…
Три следующих дня водолазы крепили к японскому брандеру новый комплект тросов, на этот раз уже цепляя их за килевую балку практически лежащего на борту корабля. Затем эти тросы натянули, и вслед за окончательной разгрузкой 'Ангары' от угля и котловой воды, очередной прилив позволил откантовать 'Фусо' – ни много ни мало, а аж на 15 метров от его первоначального положения! Еще одно повторение, и этого станет вполне достаточно для прохода броненосцев в большую воду. Хотя, теоретически это можно было сделать уже сейчас, но для всех не посвященных фарватер всё ещё был закрыт, так как существовала опасность навала на полуобнажённые останки брандера.
Потом был пущен в ход третий шланг с динамитом, а когда вода успокоилась, на все так же торчащий над водой изуродованный борт 'Фусо' были запущены два десятка китайцев с молотками и зубилами. Для сторонних наблюдателей, а среди них были и весьма заинтересованные лица с азиатской внешностью, это был ярчайший жест несостоятельности всей прежней затеи со взрывами – зубилом хоть и медленнее, но надёжней. Посвящённые же натягивали тросы для решающего рывка, призванного окончательно расчистить фарватер…
К концу первой недели работ о том, что разделаться с 'Фусо' решил весьма популярный в кругах молодых офицеров сорвиголова Василий Балк, знал весь Артур. Способствовали этому и регулярные вечерние посиделки, которые Балк после очередного дня подводной борьбы с 'Фусо' вместе с двоюродным братом, отличившимся со своими 'силачами' еще во время ночного поединка по 'сумо надводному' с тем же самым броненосцем, регулярно устраивали в кафе-шантане на Этажерке или в ресторане 'Звездочка', примыкавшем к полупустому в связи с военным временем зданию гражданского управления Порт- Артура.
Посиделки эти отличались удивительной демократичностью – Балк-младший сразу поставил дело так, что за столом были равны все: и моряки, и армейцы. Вскоре сие заведение благодаря энергии и приветливости, бездонному фольклерному кладезю в виде анекдотов и песен, щедро источаемых означенным Балком на окружающих, а так же его истинному воинскому обаянию, сделалось духовно- энергетическим центром для всех молодых 'офицеров военного времени'.
Да и не только молодых. Покинув общество 'больших начальников', обычно собиравшихся в центральном ресторане 'Саратов', в сию заводную и веселую компанию перекочевали полковник Ирман и некоторые его офицеры, из крепостных артиллеристов завсегдатаями стали капитаны Гобято и Коровин с Электрического утеса, поручик Люпов с Золотой горы. Ну и, естественно, моряки. Среди них выделялись кавторанг Лутонин и лейтенант Рощаковский с 'Полтавы', лейтенанты Тырков и Бестужев-Рюмин, флаг- офицеры Макарова Дукельский и Кедров, кавторанги Васильев, Русин и Лебедев 2-ой, несколько офицеров с 'Новика' во главе со своим отважным командиром Николаем Оттовичем фон Эссеном, а так же многие из командиров 'своры легавых' – артурских миноносцев.
На то, что иногда там шумели, а порой даже постреливали на заднем дворе, и Гантимуров и Микеладзе закрывали глаза, поскольку как и за фон Эссеном, за лейтенантом Василием Балком уже прочно закрепился имидж макаровского протеже. И не удивительно, ведь 'беспокойный адмирал' лично предоставил означенному лейтенанту особые полномочия при проведении работ на 'Фусо', вплоть до отдачи прямых распоряжений начальнику порта и мастерских! Сие беспрецедентное свое решение, шутка ли – лейтенант указывает контр-адмиралу, Макаров откомментировал штабным и Григоровичу коротко и просто: 'Времени у него нет, господа, копаясь на этом 'Фусо' треклятом, по инстанциям с бумажками туда – сюда бегать. Что скажет – считайте я так и приказал!' Вторая часть фразы Макарова быстро стала достоянием артурского общества…
Была, кстати, у 'балковских вечеров' еще одна особенность, позволившая посвященным сделать вывод о том, что адмирал Макаров не только был прекрасно осведомлен о формах досуга наиболее активной части своего офицерства, но и не гласно тому потворствовал. Действительно ли существовал его устный приказ отправлять с кораблей эскадры не абы как, а по графику, десяток наиболее шустрых и боевых матросов с парой таких же бравых унтеров по вечерам менять прислугу в заведении и прислуживать господам офицерам, попутно присматривая за чужими и скоренько их выправаживая, доподлинно не известно. Но в итоге лишние уши так и не услышали практически ничего, что говорилось, шепталось или выкрикивалось за этим столом. А из тех нижних чинов, что потрудились вечерами в указанном заведении больше половины оказались потом в числе двухсот добровольцев, что были внесены Балком в списки довольствия первых двух рот морского спецназа…
Очевидный душевный подъем в среде деятельной части офицерства Артура, наметившийся с появлением в крепости полулегендарной фигуры 'первого абордажника флота', конечно же был замечен и женской половиной крепостного общества, как без этого… Но, увы, в большинстве женских сердец той же возростной категории, поселились лишь грусть и ревность. Виной всему была эта рыжеволосая стервочка Гаршина, которая каким то непостижимым образом сумела приворожить к себе героя с 'Варяга', причем при первом же его появлении в крепости! И теперь Балк кроме нее, своих офицеров-собутыльников и этого проклятого японского металлолома под Тигровым хвостом не видел ничего в упор. И никого… Некоторым слабым утешением служило то, что, похоже больше всего внимания он уделял все-таки именно металлолому…
Безупречно точный английский хронометр показывал пятнадцать минут шестого, когда утром 6-го июля артурский тралящий караван вышел на внешний рейд в полном составе. 'Что-то непривычно рано они вылезли сегодня', отметил про себя господин Люшеньго, отмеривающий свою вторую утреннюю тысячу шагов…
Содержатель известного китайского ресторана 'Тайпын', владелец трех джонок и вполне современного склада, весьма уважаемый как у китайской части населения города, так и у новых властей, купец Люшеньго прослыл не только серьезным и порядочным деловым партнером. В добавок ко всему он являлся еще и живым воплощением конфуцианства и даосизма. В частности, и в отношении гармонии человека и природы, а проще говоря – умел следить за здоровьем. Ежедневно, в любую погоду, на рассвете господин Люшеньго
