распоряжается, прикажите ему, чтобы попинал кули. Пусть потрошат мешки и действительно затопите немного трюмы. И как наши узкоглазые друзья закончат с цементом, пускай и правда начинают гравий таскать, я у входа в порт видел кучу. Доплату пообещайте за переработку. Учитесь у старшего офицера, господа, не в бровь, а в глаз, что называется!
Неожиданно с места встал молчавший до сего момента капитан второго ранга Григорий Павлович Беляев-второй, командир 'Корейца'.
– Господа! Господа, а не кажется вам, что Всеволод Федорович немного горячится? Ну, не выпустили нас японцы в море, почему обязательно война из-за этого начнется? Я, кстати, не уверен, что миноносцы на самом дел мины пускали, могло моим сигнальным и померещиться со страху, народ-то в большинстве не обстрелянный… И потом, огонь-то, как не крути, мой комендор, зараза, первым открыл. Может, еще пронесет? Допустим, на Певческом мосту9 договорятся, а у нас что? Пароход КВЖД залит бетоном по планширь и утоплен на фарватере, на него же перегрузили и с ним утопили все гребные суда, половину боезапаса, завтра еще нейтральный порт заминируем. А не будет войны, КТО за все это отвечать будет?
– Да не волнуйтесь вы так, Григорий Палыч, присаживайтесь, выпейте еще чаю, вестовой! Тихон, любезный, заваривай покруче. Нам сегодня много чаю понадобится…
А за свое, как вы явственно подразумевали, самодурство, я, если войны не будет, отвечу сам. И за пароход тоже отвечу, кстати его капитан так расстроился, что даже отказался принимать участие в нашем совете… А отвечать я буду по всей строгости, как начальник отряда, и ни за какую спину прятаться не намерен. Вот только, к сожалению, не отвечать перед начальством придется, а воевать. И умирать. Я думаю, завтра к обеду нам предъявят ультиматум – или выходим из Чемульпо и Уриу нас топит, или не выходим, и он топит нас прямо на рейде. Под осуждающими взглядами остальных стационеров. Мол, трусы, не вышли на бой, теперь нам могут случайными осколками краску поцарапать.
Сдержанные смешки офицеров были прерваны взволнованным голосом штурмана с 'Корейца' мичмана Бирилева.
– Допустим, вы, Всеволод Федорович, правы, и война начнется завтра. Допустим, что спрятав честь нашу в карман, мы сможем подорвать минами 'Асаму'. Но что потом? 'Варяг' на полном ходу, значит, прорывается, а мы? Что нам делать? Особенно меня порадовал ваш приказ о таране с последующим взрывом погребов. У нас на борту почти две сотни душ!
– Во-первых, Павел Андреевич, специально для вас повторяю, полная команда 'Корейцу' не нужна, кстати, всегда считал, что людей у вас на борту не две сотни, а сто семьдесят пять, впрочем, вы ведь на канонерке меньше месяца, могли и не сосчитать. Расчеты носовых восьмидюймовок, это, простите, наш единственный шанс, нужны полные. Кормовой шестидюймовке тут достаточно сокращенного, вряд ли ей много придется стрелять, то же самое с малокалиберками. Машинная команда и кочегары – тоже половины должно хватить, полного хода вам держать не надо, но маневрировать надо точно, минеры, чтобы обеспечить один выстрел и, пожалуй, все. Я думаю, можно позвать добровольцев. Из офицеров я вынужден забрать штурмана, старшего офицера, артиллерийского офицера и врача.
– Лекаря-то зачем забираете? А как нам с ранеными быть?
– На стационерах есть свои врачи, а у меня, боюсь, будет раненых с полкоманды. Теперь о том, как быть, что делать и так далее. Если 'Асама' после взрыва двух мин будет выведена из строя, вы обстреливаете 'Чиоду', вроде в ордере она следующая? Причем я бы порекомендовал для каждого залпа 'высовываться' из-за корпуса 'Асамы', а для перезарядки задним ходом отходить назад, прячась за 'Асамой'. Тогда преимущество в скорострельности 120-миллиметровок 'Чиоды' будет скомпенсировано, зато пары ваших 8' бомб ей для выхода из строя вполне может хватить. Да, и не забывайте любое шевеление на палубе и в казематах 'Асамы' пресекать огнем ретирадной пушки и противоминной мелочи, а то прозеваете один-два ее восьми- или шестидюймовых снаряда, и прощай, 'Кореец'!
Как только вы получите повреждения, после которых ведение боя будет невозможно, команду в шлюпки, поджигайте запальные шнуры, заранее отмерьте десять-пятнадцать минут, направляйте брандер имени 'Корейца' на 'Асаму', чтоб ее подольше поднимали и чинили, и гребите назад в Чемульпо. Если до 'Асамы' дотянуться не сможете, попробуйте взорваться на фарватере. Любое препятствие, блокирующее судоходство в Чемульпо, будет костью в горле у япошек при высадке десанта. А больше им его и высаживать-то особо негде.
– Могут в бухте Асан, хотя там с пирсами проблема…
– Во-во! Там им серьезно повозиться придется. Да и до Сеула еще топать. Но это будут их проблемы. Вернемся к нашим. Мне вовсе не нужно, чтобы вы погибли. Наоборот, вы должны выжить и рассказать НАШУ версию событий, иногда на войне это важнее, чем выигранное сражение. А по поводу тарана, я думаю, про бриг 'Меркурий' и пистолет Казарского все помнят?10 Так вот, если мы хотим выиграть эту войну, командир любого японского корабля, даже 'Микасы', должен после нашего завтрашнего боя бояться просто сблизиться с любым самым занюханным русским миноносцем! Как турки боялись! Да и шансы на выживание не знаю где выше, на 'Корейце' или на 'Варяге', где лично вам, Павел Андреевич, придется завтра быть.
– На крейсере труса праздновать!? Своих погибать бросив? Да Вы…
– Не говорите глупостей, молодой человек! Просто мне до зарезу нужен на борту еще один штурман. Зачем, простите, позже. Но это приказ. А 'Корейцу' штурман уже ни к чему, дедушке с рейда завтра не уйти…
– Вы так говорите, Всеволод Федорович, будто точно знаете, что нам завтра идти в бой. А ведь…
– А, Вениамин Васильевич, простите великодушно, но вы уже вернулись с 'Сунгари' или все еще на пути туда? Ваша же идея с бетоном, вам и выполнять, инициатива – она наказуема!
Нервные смешки собрания медленно, но верно переходили в нормальный здоровый смех, чего собственно, и добивался командир крейсера, как бы его не звали. Обе его персоналии наперебой голосили, что с техническими деталями можно разобраться и завтра, а вот поднять дух команды и особенно офицеров перед боем сейчас гораздо важнее.
– Простите ради Бога, замешкался, вернее, заслушался. Вас послушать, так вы к этому дню будто год готовились! Только без меня ничего важного пожалуйста не обсуждайте, хорошо?
– Христом Богом клянусь, будем пить чай с коньяком и музицировать! А готовился не год, а всю жизнь, как и все мы, господа.
– Музицировать!?
– Так точно, господа офицеры. Кто у нас силен на рояле? Из 'корейских' никто Эйлеру конкуренцию не составит? Значит его и будем просить… Мне тут давно пришла в голову идея гимн 'Варяга' написать, а сегодня по возвращению 'Корейца' как обухом по голове ударило, повод-то какой! Вот вроде что-то получаться стало11, давайте вместе попробуем. Я попробую напеть, а вы, будьте любезны, подберите ноты.
– Но до того ли сейчас? Дел же невпроворот, а вы музицировать, Всеволод Федорович!
– Больше скажу. Завтра надо будет до обеда и команду обучить песне. Им она пригодится дух поднять, да и помирать с музыкой веселее будет! Считайте это моей командирской блажью. Но, господа, команда должна идти в бой не потому, что она должна. Люди должны в него рваться! Тогда завтра у нас всех будет шанс…
В сгущающихся вечерних сумерках рейда Чемульпо впервые звучала песня 'Варяга'. И пусть карты уже лежали немного не так, как в той истории, что помнил Карпышев/Руднев. Пусть мелодия не на все 100 % совпадала с той, что он напевал с детства (эх, как я тогда в третьем классе дрался с братьями Ким после строчки про 'узкоглазых чертей', до сих пор приятно вспомнить), и которая, наверное, и привела его в конце концов на эту скользкую дорожку. Которая завтра вполне могла закончиться на мостике 'Варяга' разлетом его мозгов при неудачном разрыве японского снаряда, но зато ее пели именно те люди, у которых было на это больше прав, чем у любого другого исполнителя во все времена…
Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступает!
Врагу не сдается наш гордый 'Варяг',
Пощады никто не желает!
Все вымпелы вьются и цепи гремят,
