— Сейчас сделаем рентген, но думаю, что это растяжение. Продезинфицируем ссадины, на лодыжку — лед, и скоро будет как новенькая.
Я вздохнула с облегчением. Одна туда, другая — оттуда.
— А что с Джеки? — спросила я доктора Йоханссона.
Он свел брови, помолчал секунду и произнес:
— Мы взяли анализ крови, мочи, взяли мазок из горла на предмет инфекции, но главное в том, что я хочу оставить ее на сутки в лазарете. А может, и на двое.
— Оставить здесь? Разве у вас есть койки?
— Пойдемте, — улыбнулся доктор Йоханссон. — Я вам покажу.
Отдав распоряжение сестре Уимпл отвести Пэт в смотровой кабинет, он повел меня в спрятанное в глубине корабля помещение лазарета.
— Мы можем осуществлять даже хирургическое вмешательство, — говорил он, проходя мимо операционных. — Самое разнообразное. От лечения перелома ноги до операции на открытом сердце. Мой коллега может делать пластические операции. Сегодня утром он сделал четыре подтяжки лица. Поэтому сейчас не работает.
Мне оставалось только изумленно качать головой. Мне никогда не приходило в голову, что можно отправиться в круиз, чтобы сделать подтяжку лица. Впрочем, мне никогда не приходило в голову, что на круизном лайнере вообще может быть такая больница.
— Здесь у нас лаборатория, — гордо заявил доктор Йоханссон, проходя мимо комнаты, в которой четверо техников в белых халатах и белых перчатках колдовали над пробирками с кровью. — А вот здесь — палаты для пациентов.
Он остановился в коридоре, куда выходили двери нескольких боксов; большинство из них было занято. В одной из комнатушек лежала Джеки. Ее уже переодели в ужасный бело-голубой вылинявший халат и ввели ей в вену иголку, от которой тянулась трубочка к склянке, видимо, с физиораствором.
— Я могу с ней поговорить? — спросила я доктора.
— Конечно. Мы просто предприняли некоторые меры предосторожности, — уверенно сказал доктор Йоханссон. — Прежде всего необходимо сбить температуру и выяснить, в чем причина. Только не утомляйте ее. Она очень слаба.
— Я постараюсь, — ответила я. — И большое спасибо вам, доктор. Огромное спасибо!
— Не за что. Пожалуй, мне пора пойти заняться вашей второй подругой.
Я молча кивнула, недоумевая, как мне еще удается остаться целой и невредимой и как долго будет длиться это везение.
— Джеки, ты меня слышишь? Это я, Элен! — шепотом окликнула я подругу, подходя к кровати.
— Конечно, слышу. Я ослабела, но не оглохла.
— Ты меня здорово перепугала в этом зале ожидания, — улыбнулась я. — Но, кажется, тебе уже лучше. Наверное, этот доктор Йоханссон знает, что делает.
— Он настоящий специалист, могу тебя заверить. Он задал мне миллион вопросов — не ела ли я несвежих устриц, не укусил ли меня клещ, не контактировала ли я с какими-нибудь ядовитыми…
— Ядовитыми? — вскинулась я. Не могли ли попытаться отравить Джеки? А может, Генри Причард в тот первый вечер незаметно подбросил что-нибудь в ее бокал? А вдруг именно он — наемный бандит, а она — та самая бывшая жена, убить которую его наняли? Мои мысли лихорадочно заметались.
— …веществами, — продолжила Джеки. — Я рассказала ему, что работаю в оранжерее, где постоянно стоит ящик с ядохимикатами. Как я уже говорила, доктор Йоханссон очень внимателен.
— Очень рада, — ответила я, рывком возвращаясь к реальности.
— И знаешь еще что, — продолжила Джеки, — он, оказывается, тоже страстный болельщик.
— О Господи, Джеки, когда ты успела это узнать?
— Пока он задавал мне миллион вопросов, я тоже успела расспросить его кое о чем. Ну, откуда он родом, как стал судовым врачом и все такое. Он, оказывается, финн, родился и вырос в Хельсинки, медицинское образование получил в Лондоне, десять лет назад развелся и тогда же решил пойти работать врачом в круизную фирму «Морской лебедь», на место, освободившееся после ухода его приятеля.
— Похоже, вы с доктором Йоханссоном провели обоюдное исследование, — рассмеялась я. — Может, тебе удалось выяснить, что он увлекается бейсболом?
— Какой бейсбол, Элен! Он же из Финляндии! Он лыжник.
— Ну что ж, очень приятно, что вы с доктором Йоханссоном любите лыжи. У тебя будет о чем с ним побеседовать, когда он распахнет твой больничный халат и приложит к груди холодный стетоскоп.
Она улыбнулась.
— Он просил меня не задерживаться, — вспомнила я. — Наверное, мне пора.
— До сих пор не могу поверить, что такое могло случиться со мной именно на отдыхе, — хмуро проговорила Джеки.
— Ну ничего, — взяла я ее за руку. — У нас впереди еще много разных поездок. Идти мы можем куда хотим, мы можем делать что хотим…
— «Мамашки и папашки», — откликнулась Джеки. — Что-то из шестидесятых. Питер любил эту песенку.
— К черту Питера!
Мог ли Питер нанять Генри Причарда для убийства Джеки? Так как она мешала его планам развития оранжереи?
Нет, я должна остановиться. Так можно и до помешательства дойти. Есть достаточно много бывших жен, которым их бывшие мужья желают смерти. Я решила, что, как только окажусь на Сан-Хуане — ну, как только найду свой пропавший чемодан, который должен ждать меня на Сан-Хуане, то немедленно обращусь к представителям местной власти и все расскажу им. Хочется надеяться, что они проявят больше желания предпринять соответствующие действия, чем капитан Солберг.
— Главное для тебя сейчас — быстрее поправиться, — сказала я.
— Я тоже так думаю. Но вы с Пэт хотя бы иногда вспоминайте обо мне, когда будете веселиться!
— Не думаю, что сегодня Пэт будет особо веселиться, — заметила я и вкратце обрисовала ей ситуацию, в которой оказалась наша подруга после прогулки по Иль-де-Свану.
— Бедняжка! — воскликнула Джеки. — Передай ей мои искренние соболезнования.
— Обязательно. Уверена, завтра она уже будет в состоянии зайти навестить тебя. Ей просто надо несколько часов полежать, не напрягая ногу.
Джеки вдруг расплылась в улыбке.
— О чем ты? — не поняла я.
— Поскольку мы с Пэт оказались вне игры, сегодня за столом будет на двух одиноких дам меньше. А это значит, что Сэм остается в твоем полном распоряжении, подруга. Не упусти шанс!
Доктор Йоханссон промыл и перевязал Пэт все ссадины и царапины, перебинтовал лодыжку, влил в нее порядочную дозу успокоительного и отправил восвояси. Я проводила ее до каюты, где Кингсли помог мне уложить ее в постель. Я дала Кингсли мою последнюю пятидолларовую бумажку и распрощалась с ним.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я Пэт, когда мы остались вдвоем.
— Немного голова затуманена, — ответила она, находясь, видимо, в таком тумане, что даже забыла о боли в челюсти, которая мешала ей говорить.
— Это не страшно. Давай я тебе помогу раздеться. Ляжешь в постель, поспишь, во сне все пройдет.
Она посмотрела на меня неясным взором. Наверное, лекарства уже действуют. Потом приподняла здоровую левую руку и провела ладонью по моему лицу, отводя волосы. Когда я была маленькой, мама часто так делала.
— Я тебя люблю, Элен!
— Я тоже тебя люблю, Пэт, — ответила я, осторожно стаскивая с нее майку. Потом сняла шорты, стараясь не задеть ушибленную лодыжку. — Если больно, скажи, не стесняйся.
