памятью.
– Разумеется, – с легкостью согласился Джеймс – В таком случае сделаем ангиограмму.
Он подвел миссис Нили к большой камере и усадил перед ней. Потом взял шприц с флуоресцеином и сделал пациентке укол в предплечье.
– Может возникнуть жжение на месте укола. Нас интересует окрашивание, – пояснил он. – Препарат из ваших вен попадет в сердце, потом кровь разнесет его по всему телу, и в конечном итоге он достигнет глаза. Здоровые кровеносные сосуды окрашиваются, а из поврежденных, в которых возникло кровоизлияние, – а как следствие, и дистрофия желтого пятна – красящее вещество начинает вытекать. Мы узнаем, где именно они расположены, и будем лечить.
Джеймс знал: чтобы красящее вещество достигло глаза, понадобится двенадцать секунд. Свет, направленный в глаз, осветил флуоресцентное красящее вещество. Словно притоки реки, здоровые кровеносные сосуды сетчатки миссис Нили расходились аккуратными, тонкими линиями. Поврежденные напоминали яркие солнечные лучи, маленькие фейерверки, переходящие в лужицы белой краски.
Через десять минут, когда вся краска ушла, Джеймс выключил камеру.
– Отлично, миссис Нили, – произнес он, опускаясь перед ней на корточки. – Теперь мы знаем, где проводить лазерное лечение.
– И что мне даст это лечение?
– Надеемся, что оно стабилизирует разрушенную сетчатку. Дистрофия – серьезное заболевание, но есть шанс сохранить зрение, хотя оно может оказаться уже не таким острым, как до момента, когда вас стали беспокоить глаза.
– Я не ослепну?
– Нет, – пообещал он. – Такого не случится. Вы можете частично потерять центральное зрение – то, благодаря которому мы читаем или водим машину, – но будете легко передвигаться, принимать душ, готовить.
Он подождал, пока миссис Нили не подарила ему замечательную улыбку.
– Я слышала разговоры в приемной, доктор Харт. Они сказали, что вы один из лучших. Вы меня вылечите.
Они сидели почти рядом. Она потянулась и похлопала его по руке.
Джеймс взглянул в ее расширенные, деформированные глаза. Кивнул, внезапно растеряв весь пыл. Эта похвала не награда, а какая-то ошибка. Потому что Джеймс не понаслышке знал, каково было миссис Нили однажды вечером понять, что дверь уже не той формы, что была минуту назад, буквы в газете расплываются, а мир не такой, как она его помнила. Экспертный совет тут же снимет его кандидатуру, когда узнает, что его сын склонен к самоубийству, об обвинении в убийстве. Разумеется, не станешь же ты питать уважение к специалисту по глазам, который не заметил приближающегося несчастья.
– Ты же обещала! – воскликнул Крис. – Ты уверяла, что сразу, как я выйду из больницы! Прошел уже целый день.
Гас вздохнула.
– Помню, что обещала, дорогой. Я просто не знаю, такая ли уж это хорошая идея.
Крис вскочил со стула.
– Ты уже один раз не дала мне к ней пойти! – заявил он. – У нас есть в холодильнике успокоительное, мама? Потому что это единственный способ снова остановить меня. – Он подошел настолько близко, что чуть не выплевывал слова ей в лицо. – Я сильнее тебя, – напомнил он. – Если надо, я переступлю через тебя. Если придется, отправлюсь туда пешком.
Гас закрыла глаза.
– Нет. Хорошо.
– Что хорошо?
– Я отвезу тебя.
До кладбища они ехали молча. От школы до кладбища можно легко дойти пешком. Гас вспомнила, что Крис рассказывал: есть дети, которые любят приходить на кладбище в свободное время, делать домашнее задание, читать. Крис выбрался из машины. Сперва Гас смотрела в сторону, делая вид, что читает обертку от жвачки, которую нашла в щели в пассажирском сиденье. Но потом не сдержалась. Она видела, как Крис опустился на колени перед прямоугольной могильной плитой, все еще заваленной живыми цветами. Видела, как он провел пальцем по прохладным губам роз, крючковатым лепесткам орхидеи.
Крис встал с земли быстрее, чем она рассчитывала, и пошел назад к машине. Он подошел к ее окну, постучал, чтобы она опустила стекло.
– Почему нет надгробия? – спросил он.
Гас взглянула на свежевскопанную землю.
– Слишком рано, – ответила она. – Но, думаю, у евреев в любом случае все по-другому. Должно пройти не менее полугода.
Крис кивнул и сунул руки в карманы куртки.
– Где голова? – спросил он.
Гас изумленно посмотрела на сына.
– Что ты имеешь в виду?
– Голова, – повторил он. – Куда Эмили лежит головой?
Шокированная Гас оглядела кладбище. Участки были неровными, немного разными, тем не менее подавляющее большинство надгробий стояло лицом в определенную сторону.
– Кажется, в дальнем конце голова, – сказала она. – Только я не уверена.
Крис снова подошел к могиле, опустился на колени, и Гас подумала: «Ну конечно же, он хочет с ней поговорить», К ее изумлению, Крис вдруг лег на небольшой холмик. Его руки сжимали букеты цветов, покрывающие могилу, тело обхватывало почти двухметровый участок, лицом он прижимался к земле.
Потомки встал, глаза сухие, и вернулся к «вольво». Гас завела двигатель и поехала по дороге вдоль кладбища, изо всех сил стараясь не смотреть на сына, на губах и вокруг рта которого, словно поцелуй, остались следы земли.
Прошлое
Декабрь 1993 года
Крис ехал на гору Сахарная голова в машине родителей Эмили, потому что дети хотели сразиться в «тетрис». На Рождество обе семьи собирались арендовать домик и покататься на лыжах. Из магнитофона орал «Aerosmith», громкость на передних колонках была прикручена.
– Черт! – засмеялся Крис, отстукивая большими пальцами по миниатюрному компьютеру. – Ты опять жульничаешь.
Эмили, откинувшись на сиденье, фыркнула:
– А ты врешь.
– Нет, – ответил Крис.
– Да.
– Ладно.
– Да пошел ты!
Сидевший за рулем Майкл взглянул на жену.
– Поэтому мы не завели второго ребенка.
Мэлани улыбнулась и посмотрела через ветровое стекло на габаритные огни машины Хартов.
– Как думаешь, они слушают Дворжака и едят сыр бри?
– Нет, – ответил Крис, отрывая взгляд от компьютера. – Если Кейт добилась своего, то они, скорее всего, поют «Десять человек на сундук мертвеца». – Он опять уставился на крошечный экранчик. – Эй, так нечестно!
– Не стоило болтать с моими родителями, – сладко протянула Эмили. – Я выиграла.
Крис вспыхнул.
– Зачем играть, если ты жульничаешь?
– Игра была честной!
– Поцелуй меня в зад!
– Эй, выбирайте слова! – воскликнули хором Майкл и Мэлани.
