Доктор Фейнштейн закрыл дверь кабинета и сел напротив Криса.
– Ты расстроен, – сказал он. – Подожди минутку, успокойся. – Он терпеливо ждал, пока Крис сделает несколько глубоких вздохов и сядет в кресле прямо. – А теперь, – удовлетворенно произнес врач, – расскажи, что произошло.
– Сегодня в школе устроили день памяти Эмили. – Крис тыльной стороной ладоней потер глаза: смесь скорби и остатков хлорки вызвала сильную боль. – Полная чушь… все эти цветы и… тому подобное.
– Ты поэтому расстроился?
– Нет, – ответил Крис. – Меня заставили выйти на сцену и… ну, вы понимаете… выступить. Все смотрели на меня так, как будто именно я точно знал, что нужно сказать и сделать. Я был там и хотел сделать то, что сделала Эмили, – значит, должен суметь объяснить, что толкнуло нас на самоубийство. – Он фыркнул. – Как на чертовых сборах анонимных алкоголиков. «Привет, меня зовут Крис, я хотел покончить жизнь самоубийством».
– Вероятно, таким способом они пытались донести до тебя, что ты им небезразличен.
– Ага! – хмыкнул Крис. – Большинство школьников на вечере памяти бросались бумажными шариками.
– Что еще произошло?
Крис склонил голову.
– Меня попросили сказать несколько слов об Эмили, что-то вроде хвалебной речи. Я открыл рот и… – Он посмотрел на Фейнштейна и поднял вверх руки. – И я расхохотался.
– Расхохотался?
– Рассмеялся. Черт возьми, я покатился со смеху!
– Крис, ты пережил невероятный стресс, – успокоил доктор Фейнштейн. – Уверен, когда люди…
– Вы что, не поняли? – вспылил Крис. – Я засмеялся. Была пародия на похороны, и я засмеялся.
Доктор Фейнштейн подался вперед.
– Иногда очень сильные эмоции наслаиваются друг на друга. Ты был…
– Подавлен. Расстроен. Опечален. – Крис принялся мерить шагами кабинет. – Выбирай, что больше нравится. Я расстроен из-за смерти Эмили? Каждую чертову минуту, каждый чертов вздох! Но все считают меня психом, ненормальным, который чуть было не вскрыл себе вены. Каждый думает, что я жду подходящего случая, чтобы снова попытаться покончить с собой. Так думает вся школа – и даже моя мать так думает, даже вы, разве нет? – Крис бросил на врача испепеляющий взгляд и сделал шаг вперед. – Я не собирался себя убивать. Я не склонен к самоубийству. И никогда не хотел свести счеты с жизнью.
– Даже тем вечером?
– Да! – прошептал Крис. – Даже тем вечером.
Доктор Фейнштейн медленно кивнул.
– Почему же в больнице ты признался в обратном?
Крис побледнел.
– Потому что я потерял сознание, а когда очнулся, надо мной стояли копы и держали пистолет. – Он закрыл глаза. – Я испугался, поэтому сказал первое, что пришло на ум.
– Если ты не собирался сводить счеты с жизнью, зачем тогда тебе пистолет?
Крис опустился на пол, ноги его больше не держали.
– Я принес его для Эмили. Потому что она хотела себя убить. И я подумал… – Он опустил голову, а потом со злостью выпалил: – Я подумал, что смогу ее остановить. Я решил, что смогу ее отговорить задолго до «момента истины». – Он поднял горящие глаза на доктора Фейнштейна. – Я устал притворяться, – прошептал он. – Я не собирался себя убивать, я хотел ее спасти.
По его щекам побежали слезы, сорочка спереди становилась мокрой.
– Только вот не спас, – всхлипнул Крис.
Большое жюри, временно заседающее в Высшем окружном суде Графтона, целый день заслушивало помощницу генерального прокурора С. Барретт Делани, которая перечисляла имеющие еся против Кристофера Харта улики в связи с убийством Эмили Голд. Присяжные заслушали судмедэксперта о времени и причинах смерти потерпевшей, о траектории, по которой прошла через ее мозг пуля. Заслушали патрульного из департамента полиции Бейнбриджа, который описал место преступления. Ознакомились с результатами баллистической экспертизы, которые продемонстрировала сержант Анна-Мари Маррон. Выслушали ответ детектива на вопрос помощника генерального прокурора: в скольких процентах совершенных убийств преступник значком со своей жертвой? В девяноста процентах.
Как и в большинстве слушаний большого жюри присяжных, подсудимый не только отсутствовал, но находился в блаженном неведении о том, что суд вершится в его честь.
В 15.46 С. Барретт Делани получила запечатанный конверт, внутри которого находился документ, обвиняющий Кристофера Харта в убийстве первой степени.
– Здравствуйте. Я могу поговорить с Эмили?
Мэлани замерла.
– Кто это?
На том конце провода заколебались.
– Подруга.
– Ее нет. – Мэлани вцепилась в трубку, конвульсивно сглотнула. – Она умерла.
– Боже! – Похоже, на том конце провода были просто оглушены известием. – Боже!
– Кто это? – повторила Мэлани.
– Донна. Из «Золотой лихорадки» – ювелирного магазина на углу Мейн и Картер. – Женщина откашлялась. – Эмили кое-что у нас купила. Ее заказ готов.
Мэлани схватила ключи от машины.
– Уже еду, – бросила она.
Поездка заняла менее десяти минут. Мэлани припарковалась прямо у входа в ювелирный магазин и вошла внутрь. Из своих коробочек ей подмигнули бриллианты, на синем бархате покоились параболические золотые цепи. Продавщица стояла к Мэлани спиной и что-то искала в кассовом аппарате.
Она обернулась с ослепительной улыбкой, которая тут же потухла, когда она увидела непричесанные волосы Мэлани, отсутствие верхней одежды у посетительницы.
– Я мать Эмили, – представилась Мэлани.
– Да-да. – Донна целых пять секунд таращилась на Мэлани, пока не вышла из ступора. – Примите мои соболезнования, – сказала она, подошла к кассовому аппарату и вытащила длинный узкий футляр. – Это заказывала ваша дочь. И выгравировать надпись, – объяснила она, подняла крышку и показала мужские часы.
«Крису, – прочла Мэлани. – Навсегда. С Любовью, Эм». Она положила часы назад на атласную подушку и достала чек. Внизу была дерзкая приписка для служащих магазина: «Подарок – секрет. Когда будете звонить, просто попросить к телефону Эмили. Ничего не передавать». Мэлани подумала: «Все понятно: любовь-морковь. Но зачем держать в тайне?»
Потом Мэлани увидела цену.
– Пятьсот долларов? – воскликнула она.
– Золото пятьсот восемьдесят пятой пробы, – поспешно заверила продавец.
– Ей было всего семнадцать лет! – заявила Мэлани. – Конечно же, она никому не хотела об этом рассказывать. Если бы мы с отцом узнали, сколько денег она потратила на эти часы, мы бы заставили вернуть их обратно.
Донна замялась, явно испытывая неловкость.
– Часы оплачены полностью, – протянула она, словно идя на уступки. – Возможно, вы захотите вручить подарок человеку, о котором думала ваша дочь?
И тут Мэлани осенило. Это был подарок Крису на день рождения, нечто особенное на восемнадцатилетие. На взгляд Эмили, ради такого события не грех потратить все заработанные за лето деньги.
Мэлани взяла футляр и понесла его в машину. Села и стала смотреть в лобовое стекло – перед глазами все еще стояла невероятно ироничная надпись. «Навсегда».
А еще Мэлани задавалась вопросом: зачем Эмили заказывала Крису на день рождения часы, если – по
