расследованием. Думаю, у майора Обермана было достаточно времени, чтобы поговорить с дочерью.
– Майор Оберман… – начал Уэбстер.
– Минутку, лейтенант, я введу вас в курс. Разрешение дано, лейтенант Даллас.
– Спасибо, сэр. Шеф, капитан, лейтенант.
– Могу я спросить, куда ты направляешься? – окликнул ее Уэбстер.
– Собираюсь кинуть еще грязи в лицо Рене Оберман, – задорно ответила Ева. – В нашей работе есть свои светлые стороны.
И, предвкушая именно эту часть своей работы, Ева вышла и закрыла за собой дверь.
Глава 19
В отделе лейтенанта Оберман все надели черные траурные повязки на рукав. В остальном, насколько могла заметить Ева, все было как обычно. Впрочем, здесь, по мнению Евы, всегда царила похоронная атмосфера.
И, как обычно, на внутреннем окне и на закрытой стеклянной двери кабинета Рене были опущены жалюзи.
Ева скользнула взглядом по лицу Лайлы Стронг, на мгновение их глаза встретились. А потом она двинулась прямиком к двери лейтенанта.
– К боссу нельзя.
Ева повернулась к Биксу. Она прямо-таки жаждала стычки с ним, но не думала, что это окажется так просто.
– Это вы мне, детектив?
– К лейтенанту нельзя.
– Поскольку вы обращаетесь к старшему по званию, детектив, это будет «К лейтенанту нельзя, сэр».
– Сэр. – Он не встал с места, его глаза были холодны, как у акулы. – Приказ лейтенанта Оберман: в данный момент ее не беспокоить. Прошлой ночью мы потеряли одного из наших людей.
– Мне известно о вашей утрате, детектив… Бикс, кажется?
– Так точно.
– Так точно, сэр.
– Сэр.
– Вы были напарником детектива Гарнета?
– Когда лейтенант ставила нас в пару.
Ева выдержала паузу.
– И вы, похоже, как и он, не обучены проявлять уважение к старшим по званию. А может, весь отдел по этому принципу подобран? Поскольку я считаю, что тон задает босс, это дает мне повод задуматься, обучена ли лейтенант Оберман проявлять уважение к старшим по званию.
– Вы не старше ее по званию.
Ева шагнула к его столу, остро ощущая устремленные на нее глаза всех, кто был в комнате.
– Хочешь помериться струей, Бикс? Ну тогда тебе придется встать. Встать, детектив! – приказала Ева, увидев, что он не двигается.
Бикс начал медленно подниматься. Его лицо осталось бесстрастным – холодные глаза, каменная челюсть. «Интересно, – подумала Ева, – что нужно, чтобы вывести его из себя и заставить напасть? Пусть хоть один выпад, один-единственный, и я сниму с него жетон, пригрожу Рене полным дисциплинарным разбирательством и расформирую ее команду к чертовой матери».
Дверь у нее за спиной распахнулась, и это подтвердило одну из ее догадок: «загон» был на мониторе у Рене, она могла следить за подчиненными из своего кабинета.
– Даллас! Мне не нравится, что вы вот так врываетесь сюда и терроризируете моих людей.
– А я их терроризирую? Так вы это называете, когда старший офицер требует должного уважения к себе? Ваши люди – это позор.
– Ко мне в кабинет!
Теперь Ева повернулась и заговорила таким тоном, что в помещении едва не пошел снег:
– Я вам не подчиняюсь, Оберман. Смотрите, как бы вам не нарваться на официальную жалобу против вас самой и против этого детектива. Вам светит полное дисциплинарное расследование вашей работы по руководству отделом.
Яркая краска гнева залила щеки Рене.
– Не знаю, чем вы недовольны, но я предпочла бы обсудить ваши обиды у меня в кабинете.
– Как скажете, – кивнула Ева и проследовала в кабинет.
Ей пришлось подавить улыбку, когда дверь у нее за спиной сердито и громко хлопнула.
И чертовски приятно было сознавать, что Рене, хотя и была на каблуках, все равно уступала ей в росте. Ева призвала на помощь опыт Соммерсета и попыталась взглянуть на Рене сверху вниз.
– Да кем, черт побери, ты себя возомнила? Являешься в мой отдел, угрожаешь мне, оскорбляешь моих людей… Думаешь, если ты любимица Центрального управления, это дает тебе право являться сюда и набрасываться на меня? Да еще и в такой день! Сука ты, я вчера потеряла одного из своих людей, а ты хочешь рассуждать об уважении? Ну и где, черт возьми, твое уважение?
– Закончила? – любезно спросила Ева. – Или хочешь еще что-то сказать?
– Ты мне не нравишься.
– Сейчас заплачу от огорчения.
– Мне не нравится твое хамское поведение, твое вмешательство, твоя привычка силой вламываться сюда и подрывать мой авторитет. Не только ты одна можешь подать официальную жалобу.
– Хочешь жаловаться? – спросила Ева. – Валяй. Я думаю, мы обе знаем, особенно с тех пор, как папочка больше не занимает кресло, кому больше поверят. Да, кстати, о твоем отце… – Ева бросила взгляд на портрет. – Приятно было с ним познакомиться этим утром.
– Да пошла ты!
На этот раз Ева не стала сдерживаться и откровенно расхохоталась.
– Ну надо же! Я прямо спать не буду. И что теперь? Будем состязаться, кто дальше плюнет, или, может, к делу перейдем?
– Я уже и без того потратила на тебя слишком много времени.
– Смотри-ка ты: я могу сказать о тебе то же самое. Вообще-то у меня принцип – делать мою работу, даже если она раздражает. Я здесь по поводу Гарнета. Вижу, тебя уже проинформировали о его смерти, раз уж ты вырядилась в черное. Между прочим, шикарный костюмчик.
– Я не оставлю без внимания твой сарказм и неуважение к павшему офицеру. Я подам жалобу куда надо. – И Рене бросила на Еву уничтожающий взгляд, лишь подвигнувший ее на новый приступ красноречия.
– Подавай куда надо хоть свою задницу. Но сперва надо еще установить, пал ли он при исполнении своих обязанностей. Похоже, как раз наоборот: все об этом говорит. И это помимо того, что в момент смерти он был отстранен от работы. И не считая также того, что он стопроцентно потерял бы жетон и предстал бы перед судом по уголовному обвинению, если бы остался жив.
– Что за бред? Ты о чем?
– Ой, да ты что? Неужели ты не получила служебную записку? Брось, мы обе знаем, что ты ее получила. – Ева вынула из кармана диск и бросила его на стол Рене. – Это запись с камер наблюдения моего дома, на ней ясно видно, как Гарнет подстерегает меня у ворот дома, угрожает, бьет и наставляет на меня оружие с очевидным намерением. Твой подчиненный взбесился и вышел из-под контроля, Рене, и я не сомневаюсь, что этот факт ты недавно обсуждала со своим отцом. Неудивительно, что настроение у тебя такое паршивое.
– Что я обсуждала со своим отцом, тебя совершенно не касается.
– Совсем наоборот, ты сама позаботилась, чтобы это меня касалось. Ты пошла плакаться папочке на
