вечером — и красивым, очаровательным французом, который сидит напротив.
— Куда бы я ни пошла в Нью-Йорке, люди только и говорят, что о «Мустье», — сказала она. — Ты можешь мне объяснить, как ты сумел сделать его таким популярным? Я знаю кое-что о розничной торговле, но совершенный профан в ресторанах.
— Все не так здорово, как кажется, — ответил Жан-Клод. — Фактически это очень тяжелый, кропотливый труд с утра до вечера. Это сегодня я ушел пораньше, чтобы приготовить для тебя ужин, моя дорогая, но обычно все мои вечера посвящены работе, а не развлечениям.
— Не развлечениям? — переспросила Кэролайн. — А как же тогда Регина и Мэрили?
— Ну ладно. Совсем немного развлечений, — признался он, польщенный, что она читала о нем. — Но скажу тебе честно: зачастую мне приходится вставать в пять часов, чтобы проследить за доставкой рыбы и мяса, проверить, получено ли столовое белье и цветы и что все овощи самого лучшего качества. Мне нужно следить, чтобы повара строго соблюдали мои рецепты, чтобы все клиенты, зарезервировавшие столик, получили именно то место, которое хотели, мне нужно приготовить специальные блюда для постоянных клиентов, подобрать к каждому блюду вино и ликеры. А потом у меня встреча с издателем, который настаивает, чтобы я ускорил написание второй кулинарной книги. И еще все эти постоянные телефонные звонки бухгалтеров, агентов, поставщиков… Что ж, как говорят американцы, я думаю, что «нарисовал полную картину»?
— Мне и в голову не приходило, что ты так много работаешь, — призналась Кэролайн, на которую произвело впечатление, как много рутинной работы у таких рестораторов, как Жан-Клод, рутинной работы, с которой ей самой пришлось столкнуться у себя в «Корпорации». Впервые она подумала, что у них с Жан- Клодом гораздо больше общего, чем ей казалось.
— Конечно, не приходило. Ведь ты вбила себе в голову, что единственное, чем я занимаюсь, — это сопровождаю разных знаменитостей на премьеры.
Кэролайн рассмеялась.
— Но ведь ты находишь время и для этого?
— Для любви всегда есть время, — сказал он. — Мы, французы, не стыдимся наших желаний, дорогая.
Кэролайн поняла, что он считает ее щепетильной женщиной, зажатой и держащей себя в узде, женщиной, которая скорее умрет, чем признает свои сокровенные желания. Она решила не обижаться, но в глубине ее души затаилась мысль, что, может быть, она и в самом деле немного пуританка.
— Я просто завидую твоему характеру. Каждый раз, когда я представляю себе, что снова влюбилась, то… Нет, просто я не хочу пробовать еще раз, — сказала Кэролайн. — Знаю, что это звучит нелепо, но иногда мне кажется, что я могу принести несчастье человеку, сделавшему глупость и связавшемуся со мной.
— Несчастье? Что дает тебе основание так думать? — спросил Жан-Клод, явно озадаченный. Для него это был полный абсурд.
— Потому что Джеймс полюбил меня и не прошло и года, как он умер, — сказала она со слезами на глазах, как всегда, когда говорила о нем.
— Твой муж погиб в результате несчастного случая, — сказал Жан-Клод, который от отца знал эту трагическую историю. — Ты не была причиной его смерти. Жизнь полна неожиданностей. Иногда они приятные, иногда наоборот. — Он немного помолчал. — Например, вот эта. Она определенно приятная.
— Эта? — спросила Кэролайн, не понимая, о чем он говорит.
— Ты здесь. Мы вместе. Наш ужин. Это очень приятная неожиданность, — сказал он, действительно говоря то, что думает. — Я наслаждаюсь каждым мигом нашей встречи.
Кэролайн посмотрела ему в глаза. Ведь она тоже наслаждалась, такого с ней не случалось вот уже столько лет. Она посвятила свою жизнь Джеку и «Романтике любви». У нее не оставалось ни времени, ни сил на развлечения. Но сейчас она так хорошо себя чувствовала — женственной, легкомысленной и желанной, — снова в компании с мужчиной, молодым, красивым, очаровательным, которому она нравится или который очень искусно делает вид, что она ему нравится.
— Я тоже, — смущенно призналась Кэролайн, почувствовав, как порозовели ее щеки.
— Я рад. Очень рад, — сказал он и, решив, что настало время удивлять ее дальше своим кулинарным искусством, встал из-за стола, отнес использованные тарелки в раковину и через минуту вернулся с бело- голубым блюдом, на котором лежала утка в красном соусе и черные маслины. По краям блюда был разложен хрустящий картофель, посыпанный мелко порезанным луком. За этим последовал холодный салат «фризе», слегка приправленный зеленоватым соусом, чуть острый на вкус. Церемонно поставив блюда на стол, он открыл бутылку «Эрмитажа», терпкого красного вина из погребков Кот-дю-Рон, которое он специально выбрал для главного блюда. Кэролайн непроизвольно следила за тем, как легко и грациозно он двигался. Ей нравилась его уверенность, чувственность каждой его улыбки, каждого жеста. Почувствовав неожиданную потребность узнать о нем побольше, узнать, какой он в душе, Кэролайн спросила, не скучает ли он по Франции.
— Конечно, — ответил Жан-Клод. — Ведь там мои корни. И кроме того, Нью-Йорк так поверхностен.
Кэролайн рассмеялась.
— Палм-Бич провинциален, а Нью-Йорк поверхностен. Есть ли такое место, которое тебе понравилось бы?
Он тоже засмеялся.
— Не могу утверждать, что мне не нравится Нью-Йорк, — начал оправдываться он. — Просто в Нью- Йорке сами люди очень меркантильные.
— Почему ты так говоришь? — спросила Кэролайн. Те ньюйоркцы, с которыми ей доводилось встречаться, совсем не показались ей меркантильными.
— У меня очень часто возникает чувство, что меня используют. Это не очень приятное чувство, и оно не имеет ничего общего с тем человеком, каким я являюсь в действительности, — ответил он, а Кэролайн в это время пробовала сочное мясо утки, пропитанное соусом.
— И какой же ты человек?
— Человек сильных чувств и с традиционными ценностями, — сказал Жан-Клод.
Кэролайн внимательно посмотрела на него.
— Итак, ты исключительный повар, известный ловелас, и человек традиций? — Она рассмеялась, одновременно удивляясь, как на такой убогой кухне можно было приготовить такие вкусные блюда и как такой искушенный человек из Европы может декларировать обычные человеческие ценности.
— Я согласен с тем, что я «исключительный повар». Но несколько любовных связей не обязательно означают, что я ловелас, — поправил он ее. — И еще в определенном смысле в важных для меня вопросах я действительно человек традиций. Мне нужны корни, я хочу принадлежать кому-нибудь. Я хочу, чтобы кто-то принадлежал мне. Я с этим вырос. И здесь я нисколько не изменился.
— Это значит, что ты похож на своего отца? — спросила Кэролайн, отпивая вино. Она вспомнила Пьера и Шанталь, проживших вместе долгую счастливую жизнь. Может быть, такие отношения и имел в виду Жан-Клод? Такие, которым он был свидетелем с самого детства?
— Да, очень, — ответил Жан-Клод.
Кэролайн улыбнулась ему, опустив бокал.
— Извини, что я неправильно думала о тебе, — сказала она, сама не зная, стоит ли это говорить.
— Извинение принято. Чем больше времени ты будешь проводить со мной, тем быстрее поймешь, что я совсем не большой сердитый серый волк.
— Хорошо, тогда, может быть, просто волк?
— Послушай, Кэролайн, что ты скажешь на то, что с первого дня, когда папа рассказал мне о тебе, я начал о тебе думать? Думать об этой прекрасной молодой вдове, которая взвалила себе на плечи непосильный груз. Папа говорил, что ты никогда не развлекалась, никогда не встречалась с мужчинами после смерти мужа. Это меня очень опечалило, дорогая. Очень, поверь. И когда мы наконец встретились, я подумал, что, может быть, смогу вернуть тебя к жизни. Может быть, смогу доставить тебе радость. — Он
