Я уже поняла.
В общем, отделаться от ухаживаний Джима было не так легко. К счастью, он никогда не намекал на романтический подтекст наших свиданий. Как и я, он был чужаком в Брансуике. Ему не хватало общения. Как и мне, хотя я не очень-то хотела в этом признаваться. Вот почему трудно было отказаться от его приглашений в кино, или на концерт камерной музыки в Портленде, или на встречу с его факультетскими приятелями (да, у меня наконец началась активная светская жизнь). Даже после месяца знакомства кульминацией наших свиданий был поцелуй в щечку с пожеланием спокойной ночи. Осмелюсь сказать, что иногда в голову закрадывалась коварная мыслишка: какого черта он не сделает первый шаг? Впрочем, я чувствовала, что причина такой нерешительности кроется в том, что он видит отсутствие интереса с моей стороны.
Я знала, что рано или поздно мне все-таки придется рассказать ему о беременности. Срок составлял уже пять месяцев, и мой живот начал заметно округляться. Но я все откладывала момент откровения. Трусиха по жизни, я боялась, что это разрушит нашу дружбу. А мне он так нравился. И так хотелось, чтобы он по-прежнему оставался моим приятелем…
Однако я все-таки решилась на разговор после очередного еженедельного приема у доктора Болдака.
Что ж, похоже, все идет по плану, — сказал доктор Болдак.
Я строго соблюдаю все ваши предписания, док.
Но я слышал, вы начали появляться в обществе, и даже не одна… что очень даже неплохо.
Откуда вы узнали?
Городок наш маленький, вы не забыли?
А что еще вы слышали?
Только то, что пару раз вас видели в компании преподавателей из Боудена.
В компании Джима Карпентера, так?
Да, именно это я и слышал. Но…
Он просто друг.
Отлично.
Он действительно друг. Я его не обманываю.
Так, постойте. Никто и не говорит, что вы его обманываете. И что вы парочка. Ну или что-то в этом роде.
Но люди ведь заметили, что мы встречаемся. Разве нет?
Добро пожаловать в Брансуик, штат Мэн. Где каждый в курсе того, что творится у соседа. Но разумеется, этот интерес вполне здоровый. Пусть вас это не беспокоит.
Но меня это еще как беспокоило — я знала, что Джим будет выглядеть, мягко говоря, дурачком в глазах окружающих, когда новость о моей беременности разлетится по городу. Поэтому я решила завтра же рассказать ему обо всем.
Была суббота. Мы договорились поехать в Рейд-Стейт-парк. Но утром я проснулась с ощущением тошноты: свое состояние я связала с консервированным лососем, которого ела накануне вечером. Я позвонила Джиму и отменила поездку. Когда он услышал, что я плохо себя чувствую, тут же предложил вызвать доктора, а сам вызвался сидеть у моей постели и исполнять роль доброй Флоренс Найтингейл[64]…
Это всего лишь расстройство желудка, — сказала я.
Это может быть что угодно.
Да нет, просто вчера вечером я съела несвежие консервы и теперь расплачиваюсь за это.
Ну хотя бы позволь заехать проведать тебя.
Хорошо, — сказала я, почувствовав себя слишком слабой для споров.
Стоило мне положить трубку, как рвота накатила со страшной силой. Я бросилась в ванную. Мне было очень плохо. Когда приступ кончился, я прополоскала рот и вернулась в постель. Моя ночная сорочка взмокла от пота. Меня знобило. Но, по крайней мере, тошнота отступила.
Но ненадолго. Через пять минут все повторилось. На этот раз мне уже нечего было отдать унитазу. Я долго корчилась над ним, и мне становилось все хуже. После бесполезных сухих позывов к рвоте я опять легла в постель… и уже в следующее мгновение побежала в туалет: меня снова рвало.
Так продолжалось в течение часа. Наконец желудок опустел окончательно. Я рухнула в постель. Тело сдалось под натиском усталости и изнеможения. Я отключилась.
В Брансуике пятидесятых годов двери домов не запирали. Поначалу, когда я только вселилась в свою квартиру, по привычке накидывала щеколду. Пока женщина, которая убиралась в доме, не оставила мне записку, объяснив, что эта мера предосторожности лишняя, поскольку последняя кража в городе произошла четыре года тому назад… да и то воришка попросту был пьян.
С тех пор я не запирала входную дверь. Без всяких сомнений, именно это и спасло мне жизнь в тот субботний день. Потому что часа в три пополудни Джим появился на пороге моей квартиры и минут пять стучал в дверь. Я не слышала его настойчивого стука, поскольку была без сознания. Зная о том, что я плохо себя чувствую, он решил зайти. Он окликнул меня. Ответа не было. Тогда он вошел в спальню. И как потом рассказывал:
Я подумал, что ты умерла.
Потому что я лежала в луже крови.
Простыни были кроваво-красными, мокрыми. Я была без чувств. Джим не мог добиться от меня ни слова. Он бросился к телефону. Вызвал «скорую помощь».
Я пришла в сознание уже в госпитале. Я лежала на каталке, окруженная врачами и медсестрами. Я слышала, как один из докторов разговаривает с Джимом.
Как давно ваша жена беременна? — спросил он.
Она беременна?
Да. Вы что, не знали?..
Она не моя жена.
Как ее имя?
Сара.
Доктор принялся щелкать пальцами перед моим лицом: «Сара, Сара… ты здесь? Ты меня слышишь?» Мне удалось пробормотать всего лишь одно слово: «Ребенок…» И мир снова погрузился в темноту.
Когда я снова очнулась, была глубокая ночь. Я лежала одна, в маленькой больничной палате. Мои руки были опутаны трубками и проводами. Перед глазами все плыло. Голова раскалывалась, как от удара топором. Но все это было несравнимо с той болью, что я ощущала в животе. Я чувствовала себя растерзанной, выпотрошенной. Моя плоть горела. Хотелось кричать. Но я не могла кричать. Мои голосовые связки как будто заморозили. Я с трудом нащупала кнопку вызова медсестры. И держала ее очень долго. Вскоре быстрые шаги послышались в коридоре. У моей кровати появилась медсестра. Она посмотрела на меня. Я снова попыталась заговорить. И снова неудачно. Но мое лицо все сказало без слов.
Больно?.. — спросила она.
Я отчаянно закивала головой. Она вложила мне в руку маленький инжектор.
Это для впрыскивания морфия, — сказала она.
Морфий? О боже…
Когда боль станет невыносимой, просто сожмите его. И…
Она продемонстрировала мне работу устройства. И тотчас наркотическое тепло разлилось по моему телу. Я провалилась в сладкое забытье.
Потом снова стало светло. Надо мной склонилась другая медсестра. Простыни были откинуты. Моя больничная сорочка задрана выше пояса. Окровавленную повязку отдирали от моей кожи. Я содрогнулась от боли.
Я бы на вашем месте не стала на это смотреть, — сказала медсестра.
Но я все-таки посмотрела — и снова вздрогнула, когда увидела на животе ужасающего вида колею из швов. Мне удалось вымолвить слово:
Что?..
Боль опять пронзила меня. Я судорожно попыталась нащупать инжектор. Медсестра вложила его мне
