— Мы подождём его приезда.
— Ну, хорошо, — не сдавался Аннамухамед. — Приедет Нейгардт, ты добьёшься приёма к нему. Войдёшь, поклонишься, окажешь: «Отпустите Якши-Мамеда». «За что сидит?» — спросит генерал. Ты ответишь: «За то, что поднял руку на русских». «Идите, уважаемый», — скажет Нейгардт. А может, и тебя заодно к Якши в тюрьму бросит!..
— Вах, братишка, зачем пугаешь?
— И не собираюсь путать. Просто хочу, чтобы ты смотрел на окружающее глазами воспитанного человека, а не муллы, зазубрившего коран. Вот так-то, дорогой мой братец, преданнейший слуга аллаха!
— Ты аллаха не трогай, — внезапно возмутился Кадыр. — Всё от аллаха: и земля, и люди, и скот.
— Ладно, брат, не будем об этом. Придёт время, и ты скажешь: «Кто милует бога, того жалует царь».
— И о русском боге скажем, и аллаха не забудем…
Штаб главнокомандующего — белый дом под горой, с колоннадой и обширным садом — в эти дни выглядел заброшенным. Почти все штабисты находились на линии фронта, в горах Дагестана. Там же пребывал и сам генерал Нейгардт. Все попытки погасить пожар войны на Кавказе разбивались о беспримерную стойкость горцев. Русские солдаты дивились храбрости абреков, офицеры порой расписывались в своём бессилии, а государь император менял главнокомандующих. Барон Розен был заменён Головиным, Головин — Нейгардтом, но положение на линии не изменилось. Две новых пехотных дивизии, с которыми вошёл в горы Нейгардт, лишь на какое-то время оттеснили горцев. Затем Шамиль со своим войском вновь захватил инициативу: занял Гергебиль и вынудил царских солдат оставить Аварию. Тотчас пошли разговоры: «Кто следующий на пост главнокомандующего?» Не без основания называли Воронцова. Слухи эти кружились, как чёрные галки, над Тифлисом. Пребывавшие в «Белом доме» квартирмейстеры и советники беспрерывно копались в бумагах, выметая следы одного командующего и утверждая в приказах и рескриптах другого. Непостоянство в руководстве кавказской армией налагало отпечаток безразличия и бездеятельности. Дела канцелярии были запутаны, бумаги, порой самые важные, бесследно исчезали. Забывались и не выполнялись принятые решения. А о людях и вовсе не помнили. Когда Кадыр-Мамед, поборов робость, переступил порог кабинета правителя канцелярии главнокомандующего и сказал, что он пожаловал по делу Кият-хана, тот даже передёрнул плечами.
— Какого ещё Кият-хана? Тут этих ханов — хоть пруд пруди!
Видя крайнюю раздражительность статского советника и злобу в его ядовитых жёлтых глазах, Кадыр поспешно вышел и вскоре вернулся с Абдуллой, который с помощью четырёх солдат втянул в кабинет огромный текинский ковёр и раскатал его по полу.
— Ваше превосходительство, — подобострастно заговорил Кадыр-Мамед, — примите в дар от моего отца, Кият-хана, этот прекрасный ковёр.
— Ну зачем же, ну зачем же, — несколько растерялся статский советник. В глазах у него засияла радость, и он, как ребёнок, принялся разглядывать подарок. — Каков коврище, а! — воскликнул, на-конец, с восторгом. — Ну, а что же хочет от меня ваш Кият-хан?
— Сын его… мой брат Якши-Мамед, в Метехи сидит…
— А-а, — поскучнел начальник канцелярии. — Это тот, который нарушил неприкосновенность границы на Атреке, а потом и на русского купца поднял руку?
— По глупости он, ваше превосходительство. Неграмотный он.
— Ну, вот ещё, — рассердился статский советник, — по какой такой глупости, когда нам доподлинно известно, что он состоял в связях с вольнодумными людьми! Скажу вам сразу, дорогой бек, если вы пришли ходатайствовать об освобождении, то сие — напрасный труд. О вашем строптивце известно Нессельроде и государю императору. Тут я бессилен. На вашем месте я утешился бы и тем, что отцу вашему разрешили быть не в тюрьме, а на частной квартире… под надзором…
— Ваше превосходительство, но мой отец сам пошёл в тюрьму с Якши-Мамедом, чтобы выручить его!
— Брось, бек, не валяй дурака. Единственно, чем могу помочь, добьюсь разрешения на свидание с братом. Устраивает?
Кадыр-Мамед замялся, обиженно засопел, и статский советник, видя это, тоже нахмурился.
— Вы и в самом деле, видно, не придаёте большого значения поступку вашего брата, — сказал он сердито. Полез в шкаф, покопался и извлёк папку. — Взгляните, дело Якши-Мамед-хана и вашего родителя… Вот-с, хотя бы… — и начальник канцелярии зачитал:
«На предписание вашего высокопревосходительства ко мне с № 159 об известном мне относительно услуг, оказанных туркменом Кият-беком и его сыном нашему правительству, почтеннейше донести честь имею:
В 1819 году, в бытность мою командиром военного корвета «Казань» в экспедиции гвардейского генерального штаба капитана Муравьёва под начальством майора Пономарёва у восточных берегов Каспийского моря Кият-бек был приглашён на корвет в Астрабадский залив и сопутствовал во всё время нашего плавания в тех водах. По возвращении г-на Муравьёва из Хивы сопровождал его в Тифлис, где представлялся с сыном Якши-Магомедом главноуправляющему тогда Грузией, был награждён медалью.
В исходе 1826 и начале 1827 года в бытность мою командиром военного брига «Баку» при блокаде неприятельских берегов Астрабадского залива тот же Кият-бек по приглашению моему для внесения оружия на персидские берега склонил своим влиянием отряд туркмен к оному и в набеге своём к Фарахабаду на собственных киржимах отбил и увлёк с собой значительную добычу.
Сущность сих событий могут подкрепить донесения, состоявшиеся тогда на имя главноуправляющих Грузией: генерала Алексея Петровича Ермолова и генерал-адъютанта Ивана Фёдоровича Паскевича…
Подписал: капитан первого ранга Басаргин»[28].
— Этот документ, — продолжал начальник канцелярии, — сыграл немалую роль. Я дал санкцию освободить Кията из тюрьмы и содержать под домашним арестом. Что касается Якши-Мамеда — тут сложнее. Все настроены против него… Слушайте, что пишет наш посол из Тегерана: «Якши-Мамед всегда был главным предводителем в разбоях туркмен и простирал насилия свои не только на персиян, но и на подданных империи». Сие послание было направлено послом самому государю императору, а его величество распорядился «… сколько для примера строгости, столько и для соблюдения спокойствия между туркменами задерживать на время в России упомянутого Якши-Мамеда».
А далее так, господин бек:
«…Наместник Кавказа, его высокопревосходительство генерал Головин, выполняя сие распоряжение государя, в своём предписании от 16 декабря 1842 года, грузино-емеретинскому гражданскому губернатору определил, что «Якши-Мамед, находящийся под арестом в Баку, переводится в Тифлис, где необходимо иметь за ним строгий надзор… И коль скоро замечено будет что-нибудь в его поступках сомнительное, немедленно донести до сведения здешнего начальства»[29].
Вот таковы обстоятельства, господин Кадыр-Мамед-хан. — Начальник канцелярии захлопнул папку и положил её на место, в шкаф. Вернувшись за стол, он откинул фалды фрака, сел и попросил, чтобы слуга Кадыра удалился. Затем, когда Абдулла покинул кабинет, сказал, пожимая плечами:
— До сего дня мне было известно, что между вами и вашим братом шла долгая непримиримая борьба. Господин Путятин, не без нашей поддержки, помог вам одолеть конкурента. Что же вы, господин бек, ходатайствуете за своего брата? Или… вы, может быть, с ним заодно — только прикидывались нашим человеком?
— Вах, начальник, не думайте так! — испугался Кадыр-Мамед. — Я не хочу, чтобы брат опять мешал мне. Я боюсь — погибнет в тюрьме. Тогда не будет мне покоя, начальник!
— Ладно, Кадыр-Мамед-хан, мы сохраним ему жизнь. А теперь выслушайте и усвойте раз и навсегда. Мы убрали вашего брата прежде всего затем, чтобы в дальнейшем спокойно, без всяких помех иметь связь с туркменцами побережья. Ещё осенью прошлого года его сиятельство Карл Васильевич Нессельроде дал санкцию на учреждение торговой фактории на острове Челекен. Ныне в Азиатском комитете решается вопрос об открытии особого торгового дома для сношений с вашими подданными. Несколько московских
