Птичка перевела взгляд на Брэда. По щекам ее катились слезы. Но она не пошевелилась.
— Пожалуйста, Птичка, умоляю… Умоляю…
Он повернулся к Квинтону, стоящему у стены, на которой собирался распять свою жертву.
Брэд попытался снова заговорить, но голос его не слушался. Один лишь шум в голове. Его охватила огромная скорбь.
«Прости меня, Птичка! Прости за то, что позволил тебе полюбить меня. Прости за то, что твоя сломанная жизнь привела тебя ко мне, первому мужчине, который выказал тебе хоть какие-то знаки любви. Ты не должна отдавать за меня жизнь! Это неправильно! Это всего лишь сказки, так только в литературе бывает, я этого не достоин, я дурной человек. Прости. Прости меня, Птичка!»
Их разделяло сейчас шесть метров барака. Квинтон, казалось, погрузился в транс, словно, предвидя приближающийся миг осуществления своих планов, не мог найти слов, чтобы выразить значимость момента. Он стоял с пистолетом в руке и не сводил глаз с Птички. Ни слова торжественного с его стороны, ни проклятий, ни выражения ненависти — даже лицо его было неподвижно и руки не дрожали.
Он просто смотрел на нее.
Быть может, Квинтон не мог поверить в такую наивность: прийти сюда, зная, что тебя ожидает… Да. Должно быть, так и есть. В этом он с Человеком Дождя согласен. Только простая душа способна по собственной воле ступить на путь, где нет ни единого шанса на спасение.
— Смотрю, ты гадаешь, что привело меня сюда, — произнесла Птичка.
Она осторожно сделала несколько шагов и остановилась в трех метрах от Квинтона. Лицо ее оставалось бесстрастным, но в глазах набухли слезы.
— Ты невинна и глупа, — наконец обрел голос Квинтон. — Оттого и красива. И поэтому я должен убить тебя.
— В таком случае ты убьешь именно то, что хочешь убить.
Они снова посмотрели друг на друга.
— Я все время думаю об этом, Квинтон. Ты ведь потому и пришел ко мне ночью семь лет назад. Тебе нужны были невинность и красота, и ты нашел их во мне.
— Ты меня своими словами не собьешь. Ты самая красивая женщина на свете, и я послан убить тебя.
— Потому что я не могу принадлежать тебе? — Голос ее дрогнул.
— Ты никому не можешь принадлежать, кроме Бога, ты его избранница.
— Правда в том, Квинтон, что ты меня боишься.
— Да я, как кукле, шею тебе сверну.
Эта угроза ее не остановила.
— Ты боишься, что никогда не станешь таким же красивым, как я. Ты похож на ревнивого мальчишку, а сейчас готов в истерику удариться.
Захваченный происходящим, Брэд не сводил с них глаз. Это была именно та Птичка, что при первой же встрече поразила его простой логикой и проницательностью, а также умением видеть то, что только она способна. Наивная девочка, видящая призраки там, где никто другой ничего не видит.
— У тебя все тогда было перемешано в голове, да и сейчас ничего не изменилось, — произнесла она. — Ты несчастный одинокий мальчик, которого обидел отец. Такое случилось и со мной когда-то.
Стоило прозвучать этим словам, как гудение в голове оборвалось. В мире наступило молчание, словно кто-то выдернул выключатель из розетки.
«Выходит, она знает? Конечно, это всего лишь догадка, всякий может подумать, что в детстве с кем- то дурно обращались. Не такой уж редкий случай. Но ведь в ее голосе не было и тени сомнения. И взгляд был устремлен куда-то мимо меня, туда, где хранятся тайны. Это священная территория, такие глубины, куда мне самому доводилось заглядывать крайне редко. А она ступает решительно, растаптывая по дороге мою душу».
Квинтон вдруг почувствовал, что над ним вершится жестокое насилие.
Молчание затянулось, и Квинтон принялся лихорадочно вслушиваться в гул, в голоса. Он стремился вернуть себе хладнокровие и разум — все то, что позволяло ему быть сильным и достойным слугой. Все то, что она отняла у него, за что он ее и ненавидел.
Гул в голове зазвучал с новой силой, напоминая растревоженное осиное гнездо. Он напрягся, пальцы судорожно сомкнулись на рукоятке пистолета… Прогремел выстрел. Пистолет едва не вылетел у него из рук, пуля впилась в пол прямо у его ног.
Птичка даже не пошевелилась.
— Твой отец обижал тебя, так же как мой — меня. Поэтому ты с самого начала ко мне потянулся.
— Нет.
— У меня не нашлось кому сказать, что я — Божья избранница, — продолжала Птичка.
Он увидел в ее глазах нечто… И это его потрясло. По-настоящему. Если бы он давно не вынашивал планов поступить с ней так же, как поступал с прежними, наверняка размозжил бы выстрелом голову. Сострадание — вот что читалось в ее глазах.
— Но в одном ты прав, Квинтон. Я действительно из тех, кто избран Богом.
— Замолчи, прошу тебя.
— Мой отец никогда не говорил мне об этом, как твой не говорил тебе, кто ты.
«Почему я не пристрелю ее? Нужно схватить, связать и превратить ее подошвы в кровавое месиво. Откуда это ощущение, будто связывающая нас клейкая масса начинает постепенно плавиться?»
— Ведь и ты, Квинтон, один из Божьих избранников.
Брэд боялся подать голос. Малейший звук, малейшее движение могло спугнуть Квинтона, и тогда он выстрелит снова.
Квинтон застыл. На лбу у него выступил пот. Ладони стиснуты, кровь пульсирует по набухшим жилам рук. Все может кончиться в любой момент.
Брэд понимал, чего добивается Птичка, но ведь ее план не сработает! Ярость ослепит убийцу, и он расправится с ней.
«Наивная девочка, она надеется достучаться до него и думает, он сразу все поймет и станет другим. Но такие, как Квинтон Гулд, не меняются. Души их пребывают в ином измерении, где не помогают разговоры сердечные и психотерапия. Он может подыгрывать ей. Может даже поддаться боли, а ее слова ранят его, точно. Но все равно монстр очнется и разорвет ее на части».
И все равно Брэд не осмеливался открыть рот. Он старался ослабить веревки, но тщетно: узел не поддавался. Попробовал пошатать столб, но и из этого ничего не вышло — слишком глубоко тот сидел в земле.
И тут в затянувшемся молчании что-то переменилось. Птичка всхлипнула. Плечи ее затряслись от рыданий. Она набрала в грудь побольше воздуха.
— С меня довольно.
«О чем это она?» — запаниковал Брэд.
— Я слишком долго испытывала эту боль. Больше не могу. — Она разрыдалась еще сильнее, жадно хватая ртом воздух. — Не могу больше прятаться в шкафу. Не могу переносить тьму. Устала от страха!
В бараке ее слова звучали неприлично громко. Она дрожала всем телом, судорожно хватала ртом воздух, переводила умоляющий взгляд с Брэда на Квинтона.
— Не могу… Не могу так больше жить…
«Оплакивает себя. Нечто подобное, — вспомнил Брэд, — она уже говорила в поле».
Птичка пришла не только его спасти — себя тоже. Ей необходимо избавиться от когтей, терзающих ее сердце. Нет, она не старалась заморочить голову и отомстить человеку, который семь лет назад жестоко оскорбил ее. Она старалась избавиться от страха и обрести таким образом свободу.
— Я не могу больше тебя бояться, Квинтон, — говорила Птичка. — Не могу бояться отца. Я не могу жить с ненавистью и страхом, которые хотят убить меня.
Квинтон неподвижно стоял на расстеленных на полу одеялах. Глаза его были расширены. Сжатые в кулак ладони дрожали.
— Я прощаю тебя, Квинтон, — прорыдала девушка и, сделав шаг вперед, остановилась перед ним,
