приходят в пещеру звери, и глотают ее, и уходят с нею в свои норы, и амбра согреваемся у них в брюхе, а потом они извергают ее изо рта в ручей посреди пещеры и амбра застывает на поверхности воды, и ее цвет и вид изменяются, и ручей прибивает ее к суше, и пещера полнится высохшей амброй, которой, нет цены, ибо она врачует все болезни. Побудь в этом месте и погрузись в сон, наслаждаясь приятным ветром и благоуханными запахами. И если станешь голоден, ешь, пока не насытишься и не поешь вдоволь, и пока душа твоя не отдохнет. А на рассвете уйдешь в обратный путь, нагруженный точно вьючная лошадь, и богатство будет ждать тебя в каждом городе мира правоверных».
Вот что шептал сквозь многовековую стену, разделявшую нас, Маджид аль-Акбари, замечательный поэт.
— У Налимова просто зарифмована вся эта география, — сказал Норцов.
Я ответил вопросом:
— Какие новости у Максудова, не знаешь?
— Я вам про главное, а вы… Максудов опрашивал сегодня сотрудников промкомбината, помнящих Суздальцева, ну, того, что справку Налимову выдал… Некоторые хвалили его за предприимчивость, некоторые, напротив, ругали за оборотистость. А один жуликом обозвал и в доказательство сослался на каких-то плюшевых медвежат. Муть какая-то. Артель производила медвежат, а Суздальцев будто бы их полностью скупал за наличные в ларьках и опять сдавал как готовую продукцию. Зачем?
— Ладно, верю, что Суздальцев медвежатник, черт с ним, это успеется. А по налимовской части как там?..
— Все тот же кустарь-одиночка рассказал, что Суздальцев имел ученого знакомого по фамилии… Угадайте-ка фамилию?
— Арифов? — быстро прикинул я.
— Ничуть не бывало. Церковенко. Специалист по сейфам.
— Церковенко? Медвежатник? — я едва не расхохотался.
— Ничуть не бывало. Специалист по починке сейфов, не по взлому. Автоматика и телемеханика.
Вошла рассыльная с пакетом. Это была фототелеграмма из Ф. — портрет Забелина. Фатоватый взгляд, тоненькие усики, галстук, завязанный модным узлом. Слава богу, хоть опознать-то его теперь можно будет…
Я не ожидал нынешним вечером никаких сюрпризов в «Хрустальном ключе». Но сюрпризы были.
— Вы, кажется, находитесь при исполнении служебных обязанностей, — нелюбезно встретила меня у ворот Елена Михайловна, — между тем я искала вас часа в четыре, то есть в рабочее время, и нигде найти не могла. В вашем кабинете, в бухгалтерии, вас не было…
— Вы могли обратиться к моему заместителю, — ответил я ей в тон.
— К этому периферийному работнику? У меня очень тонкое, деликатное соображение. Видите ли, однажды наш сосед, я имею в виду Забелина, уехал в город и, конечно, эту авантюристку, я имею в виду Ларису Николаевну, с собой не пригласил. За ужином она ему устроила сцену ревности. Он оправдывался: ему, якобы, в Ленинград нужно было звонить. И в подтверждение выложил на стол квитанцию. Маленькая бумажка, никчемная. Ну ее и заставили посудой. Когда мы все ушли из-за стола, Лариса Николаевна эту бумажку спрятала. Сегодня после обеда Лариса Николаевна выбросила ее в урну. Как только представилась возможность, я вытащила квитанцию и побежала искать вас… Посоветоваться больше не с кем… У Ричарда Багдасаровича курсовка кончилась…
— Уехал?
— Да, сегодня простился. — Вы должны меня правильно понять, — продолжала она, и у меня тотчас появилось желание понять ее неправильно. — Вот квитанция.
Я разгладил ядовито желтую бумажную ленточку. Какие предусмотрительные люди, эти связисты! На ничтожных тридцати-сорока сантиметрах разместить столько ценнейшего материала. Дата разговора — 28 июля, продолжительность разговора — три минуты. Вызываемый город — Ленинград. Телефон в Ленинграде — 055188. Фамилии вызывающего лица в квитанции, к сожалению, не было, но что разговор состоялся — этот факт сомнению не подлежал, иначе Забелин вернул бы квитанцию и получил назад деньги. Я протянул Елене Михайловне фотографию:
— Узнаете?
— Нет, не узнаю, — из-под выщипанных бровей на меня смотрели глаза, полные искреннего недоумения.
Остаток вечера я провел в сборах: получил в прокатном пункте кеды, рюкзачок, флягу, купил в буфете еды. Словом, подготовил себя к сорока тысячам шагов. Объяснил Эгамбердыеву, куда хочу отправиться. И тотчас уснул. Стулья в бухгалтерия нельзя назвать удобным ложем, но зато и проспать рассвет на нем невозможно…
…Вчерашний день без устали лупил по нервам, а этот с первого рассветного луча был ласков, безмятежен, величав. Птицы голосили во все свои маленькие легкие, точно торопились напеться до наступления зноя, чуть шевелилась листва. Солнце восходило на вершину Бургутханы где-то по ту сторону хребта, а я, стараясь выиграть побольше прохладного времени — по противоположному склону. Совук-су теперь бесновалась далеко внизу, среди камней, ивняка и берез. И шум ее то упадал до молитвенного шепота, устремленного к синему небу, то вновь исполнялся гнева и угрозы. Петли едва видимой тропинки метались то влево, то вправо, обходя скальные нагромождения, прятались в густых травах, но, главное, набирали высоту. Рощице черного тополя я обрадовался скорее как загнанный зверь, чем как довольный преследователь.
Наконец впереди показалась мохнатая арча. В десятке метров от нее торчали два камня, словно изготовленные к аплодисментам ладони, и булькала вода. Хрустальный ключ бил прямо из почвы, давая начало ручью, который, пробежав несколько шагов, вдруг провалился сквозь землю и уже оттуда, изнутри, из темноты, подавал голос. Передо мной распахнулся грот с бугристым сводом. В гроте ничего не было, кроме груды камней у самого входа и стремительной воды в глубине. Под камнями я отыскал жестяную банку, прикрытую плоским камнем, а в банке — сложенную вчетверо журнальную страницу. На одной стороне листа красовалась известная киноактриса в своей последней роли, на другой же, рядом с мелкими заметками, распластался кроссворд, вмонтированный в контурную карту Восточного полушария.
Ну, конечно, все вопросы, что вертикальные, что горизонтальные, выведывали у читателя разные тайны географии: какие вулканы по сей день извергаются в Африке, и какие пустыни сушат своим горячим дыханием цветущие сады Аравии, и какие реки поят Северный Ледовитый океан. Кроссворд был заполнен детскими каракулями, по которым трудно опознать почерк. Но ответы тем не менее отражали вполне взрослые познания. Где по смыслу вопроса и по обстоятельствам кроссворда должна была стоять гора Килиманджаро, там стояла гора Килиманджаро, а где, предположим, надлежало быть реке Печоре, там и текла река Печора. Я ел колбасу, запивал ее студеной водой, дивился, зачем кому-то понадобилось припрятывать в альпинистском туре на высоте две тысячи триста метров над уровнем моря журнальную страницу и между делом продолжал ее рассматривать. Черт побери. Как это я сразу не заметил! Помимо положенного числа географических названий на странице оказалось еще одно: пересекающиеся буквы в верхней четвертушке кроссворда были подчеркнуты и складывались если читать по часовой стрелке, в какое-то знакомое слово: Ламедина, Амединал, Единолам. Ба, Аламедин! Есть, есть такая река в Тянь- Шане! Там альплагерь! Еще раз обшарил окрестности родника. Без результатов. Ступил было на тропу, наладившуюся куда-то в сторону, за перевал. Нет, на эту тропу у меня не оставалось времени. И дунул что было сил вниз. На бегу у меня в голове колотилась одна лишь мысль: с чего я, собственно, вообразил, что Налимов в стихотворении и Маджид в трактате изображают именно этот маршрут? Ива будет, береза будет, черный тополь будет, арча будет, ручей будет? Господи, да в горах ведь везде так, куда ни сунься: и ива, и береза, и арча. Шагомер, конечно, повлиял: сорок тысяч шагов. И тщеславная надежда — одним ударом двух зайцев прихлопнуть. Налимова и Забелина. Или, может быть, двух зайцев от одного волка защитить, от Арифова.
