швейцара. Но коль я уже имела опыт с игрушечным оружием, почему бы теперь не попробовать и шантаж?
— Понимаешь, год тому назад, до того, как наши отношения испортились, Ричи говорил мне, что он провел некоторое расследование по компаниям, которые приобрел ты.
Том ждал.
— Он сказал, что там есть кое-что, что может заинтересовать налоговую инспекцию.
— Гнусно и глупо.
— Что ты хочешь сказать?
— Что у тебя на меня ничего нет.
— Не спеши с выводами, Том.
— Ну, хорошо. Что тебе известно?
— Так, ерунда.
— Тебе вовсе нечего сказать. Я люблю, когда говорят прямо.
— Не всегда, — я рассчитывала, это прозвучит так, будто я что-то знаю.
— Ты помнишь, как мы обычно отвечали в Бруклине? О, конечно! Ты, как никто другой, могла бы это знать.
— Что?
— Рози, в тебе столько дерьма, что даже глаза твои стали коричневыми.
Он повернулся и собрался переходить улицу. Я схватила его за полу пиджака.
— Что я должна сделать, чтобы ты захотел мне помочь? Хочешь, я заплачу?
— Нет.
— Прекрасно. Я и не собираюсь.
— Отпусти мой пиджак.
Я отпустила.
— Очень хороший пиджак.
— Спасибо.
— Прости, Том.
Казалось, он не знал, что мне сказать. Я удержалась от ядовитого замечания. В конце концов он сказал:
— Угостить тебя чашечкой кофе?
Когда движение несколько утихло, я сообразила, что он предложил это не по доброте души или хотя бы из вежливости — он тянул время, обдумывая, как получше сдать меня полиции.
— Если ты найдешь какое-нибудь заведение, которое еще открыто в это время, можешь угостить меня и ужином, — сказала я.
Не похоже, чтобы он был в восторге от этого предложения, но он не сказал «нет». Мы пошли по Пятой авеню. Ноги у меня так замерзли, что каждый шаг причинял боль. Он сказал:
— Тебе не следовало шантажировать меня. Это тебе не по зубам.
— Знаю. Извини.
— Ладно.
Неловкое молчание сковало нас обоих, как это бывает с людьми, которые видели друг друга голыми. В тот раз, когда я пригласила его на обед, мы провели время, обращаясь друг к другу с подчеркнутой учтивостью, проявляя повышенный интерес к меню. С годами мы научились вести вежливые беседы, но всегда в присутствии наших супругов или коллег. Последний раз я стояла рядом с ним, когда нам было но восемнадцать. Он вырос больше, чем на два дюйма, и теперь стал таким высоким, что мне надо было запрокидывать голову, чтобы видеть его лицо.
— Почему ты так странно ходишь? — спросил он, наконец.
— У меня замерзли ноги. Но, не обращай внимания. Ты мне поможешь?
Может. Том и подменил сердце куском льда, но не думаю, что ему стало легче лгать от этого. Вряд ли он смог бы сказать: «Да, конечно. Буду рад», если бы хотел заложить меня по известному, как азбука Морзе — «Звоните по телефону 911».
— Почему я должен помогать тебе?
— Может, как старый знакомый?
Его каменная фигура стала еще напряженнее.
— Потому что я не убивала Ричи.
Его брови поползли высоко вверх. Очевидно, такого поворота событий он не ожидал.
— Потому что это несправедливо — отправляться за решетку на всю оставшуюся жизнь за преступление, которое не совершал. Я должна докопаться, кто это сделал.
— Рози, пожалуйста, не делай этого.
— Том, у меня нет выбора.
— Ну, а что, ты полагаешь, могу сказать тебе я? Он был другом моей жены. У меня с ним были только деловые отношения, и я даже почти никогда не говорил с ним лично. Мои люди решали дела с его людьми.
— Мне известно, что Джоан… — я очень старалась не назвать ее «Ходжо», — проводила время с Ричи и Джессикой Стивенсон, когда мы с Ричи жили еще вместе.
— Вот как? — бросил он отрывисто.
— Я также знаю, что Джоан и Ричи были как они это называли, только друзьями. Но, кажется, я обнаружила в его жизни, вернее, в его отношениях с женщинами, что-то, что никому не известно: у него кто-то был до романа с Джессикой и после его бывшей секретарши. Я хочу знать вот что: знает ли Джоан об отношениях Ричи с еще какой-нибудь женщиной до Джессики?
Он не ответил.
— Том, это вовсе не мазохистские терзания. Я совсем не испытываю радости, слушая истории об изменах своего мужа. Мне нужно заполнить пробел, потому что я должна представить полиции целиком обоснованную и логически последовательную версию. Я пытаюсь спасти свою жизнь.
— А тебе не кажется, что полиция сама может быть логически последовательной?
Он пережидал, пока поменяется сигнал светофора. Я, покрывшись испариной, тяжело дышала.
— У них уже есть версия. Они считают, что она превосходна. Она напрашивается сама собой: убийца — я. Зачем им расследовать что-то еще?
Том глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
— Джоан и я ужинали с ним и еще одной женщиной, до Джессики. Я еле дождался, чтобы уйти от них. Я и представить себе не мог, что он так низко пал. Это так глупо с точки зрения бизнеса — привести женщину, с которой…
— Крутишь? — предположила я.
— С которой связан.
Значит. Том придерживается очень консервативных взглядов.
— И я не могу поверить, что Джоан знала о его планах и согласилась прийти. У нее, возможно, масса недостатков, но сводницей она никогда не была. — А кто эта женщина?
— Я не помню.
Я не сомневалась, что он говорит правду. Я знала его. — Ну, хоть что-нибудь ты мог бы вспомнить? Он, наморщив лоб, постарался сосредоточиться.
— Хорошенькая. Очень прилично одетая, хотя без особых затей.
Том не мог припомнить, что она делала, откуда она приехала на ужин или хоть что-нибудь примечательное в ее внешности. Он был слишком скован, чтобы сосредоточиться.
— А ты не помнишь, когда это было? — спросила я.
— Прошлой зимой. Возможно, в феврале. Или в марте.
— У тебя не сложилось впечатления, что это было нечто большее, чем просто связь?
Он взглянул вверх на беззвездное небо.
— Я не знаю, как он. А она? Мне кажется, она по уши была в него влюблена. И очень возбуждена, от того, что делала что-то недозволенное. У меня сложилось впечатление, что она была замужем.
— Она сходила по нему с ума? Это была страсть или любовь?
