— Не знаю.
— Ну, а если бы тебе надо было выбрать?
— Любовь.
— И он тоже ее любил? Не бойся причинить мне боль.
— Не могу сказать. Он держался очень спокойно. По нему трудно было догадаться. Он старался не выдавать себя. Я бы сказал, что если он и не был влюблен, то, по крайней мере, серьезно увлечен.
Кажется, Том вел меня в совершенно определенный ресторан, но мои ноги могли уже больше не выдержать.
Неожиданно в моей памяти встал тот день, когда стало известно, что он принят в Дартмут. Мы удрали из школы, чтобы отпраздновать это событие. После занятий любовью утром и днем в комнатке электрика, потом в полуподвальном помещении нашего дома, где хранились велосипеды, мы очень проголодались. Он пригласил меня пойти куда-нибудь пообедать. «Мясные котлеты и спагетти», — гордо произнес он. Но я знала, как туго было у него с деньгами, и заявила, что мне не хочется котлет.
На этот раз, официант, очень пожилой, в красном форменном пиджаке и аккуратно постриженными белыми усами, выдвинул для меня стул. Том отрицательно покачал головой и молча указал на стул с противоположной стороны, так я была бы не так видна прочим посетителям ресторана. Официант обошел стол, чтобы выполнить его приказание. Том заказал бутылку Бароло и попросил официанта принести меню.
— Мне надо сходить в туалет, — сказала я.
— Хорошо, — ответил Том.
— Нет, не хорошо. Ты еще веришь в Бога?
— А в чем дело?
— Ответь!
— Думаю, что да.
— Прекрасно. Тогда поклянись Господом Богом, что не позвонишь в полицию или куда-нибудь еще, пока меня не будет. Да, и, если ты передумаешь и решишь не помогать мне, оставь достаточно денег, чтобы я смогла расплатиться за ужин.
Он рассмеялся, но, когда увидел, что я не шучу, перекрестился.
— Ты отдаешь себе отчет, что укрываешь подозреваемую в убийстве?
— Если мужчина пошел на сделку с тобой, Рози, не надо напоминать ему, какую невыгодную сделку он только что заключил.
Когда я вернулась, я почувствовала, что атмосфера за столом несколько разрядилась. Надо признать, Том уже не был тем симпатичным ирландцем, каким он был в Бруклине. Он оказался там, где хотел — на самом верху, — но его напряженный бледный рот, тусклые глаза, слишком строгий темно-синий костюм, показывали, что ему это нелегко далось.
Мне хотелось кое-что сказать, но я боялась, что Том тоже начнет говорить в тот же момент, и потому мы оба напряженно молчали. Когда я уже готова была прервать это молчание какой-нибудь ничего не значащей фразой, просто для того, чтобы сломать лед, он сказал:
— Я всегда ценил нашу дружбу.
— Я тоже. Нам было хорошо.
Он кивнул, но не взглянул на меня. Возможно, «хорошо» было не очень удачно выбранным словом. У меня не было сомнения, что он дорого дал бы, чтобы вычеркнуть из нашего прошлого секс.
— А как сейчас? Ты счастлив, Том?
— Этот вопрос задают друг другу женщины.
— А мужчин счастье не беспокоит?
— Во всяком случае, не так, как женщин, — он сделал знак официанту, чтобы тот принял заказ. — Я достаточно счастлив.
— Хорошо. Можем мы поговорить об отношениях между моим мужем и твоей женой?
— А что ты хочешь знать?
— Как все это было?
Он вздохнул, как человек, для которого предстоящий разговор был равносилен обсуждению процентных ставок в немецком банке.
— Он хотел быть как это, черт побери, сказать — искушенным, что ли, она помогала ему, вводила в курс дела.
— Зачем ей это было нужно?
Он бросил холодный взгляд на официанта, и тот удалился на кухню.
— Не знаю. Как это назвать? Может синдром «Моей прекрасной леди»?
— Она была Пигмалионом, а он — Галатеей.
— Верно.
— Если не считать, что по мифу они женятся.
— Ну, я допускаю, что она находила его привлекательным.
— Сексуально?
— Возможно.
— Ты полагаешь, у них были…
— Нет.
— Почему — нет.
— Потому что мужчина первым приглашает девушку на танец.
— Женщину, — машинально поправила я.
И через миллион лет, я не смогла бы себе представить, чтобы Ричи пригласил Ходжо на танец. Она была не столько женщиной, сколько картинкой с обложки, с ухоженным лицом, идеальной прической, и казалась ненастоящей. Несмотря на высокую, благодаря некоторым ухищрениям, грудь, в ней ничто и не напоминало о сексе.
— Рик, Ричи, как там его звали, — продолжал Том. — Если судить по Джессике, его идеалом были женщины помоложе.
Я подумала о Ходжо, у которой были такие тонкие руки, что под ее иссушенной солнцем кожей, казалось, можно было разглядеть локтевые косточки.
— Думаю у него и мыслей таких не было в отношении Джоан. Она идеально подходила для дружбы.
Том откинулся на спинку стула. Затем сосредоточился на содержимом корзинки для хлеба. Неожиданно его глаза встретились с моими.
— Они нужны были друг другу. Думаю у него был свой интерес, чтобы рассказывать ей все. Она же получала особое удовольствие не от рассказов о его похождениях, а от того как искусно он скрывал свои измены, ведя двойную жизнь. Она получала своего рода возможность судить о вас и о вашей жизни, наблюдая за ним с другими женщинами. Судить о его подружках. О тебе.
Я опрокинула корзинку с хлебом и постаралась положить все на место.
— Уверен, тебе тяжело выслушивать все это, — добавил он.
Ничего не поделаешь. Я оказалась в сложной ситуации.
Пришел официант и поставил на стол суп с фрикадельками. От поднимавшегося пара у меня запылали щеки. А от аромата на глазах выступили слезы. Я сказала Тому, что голод усиливает во мне чувство страха и рассказала, как выхватила у молодой женщины пакет Бургер Кинг в Виллидж. Он, не отрываясь, смотрел в свою тарелку с супом. Когда он вновь поднял голову, его глаза тоже застилали слезы. Казалось, ему было неловко, что я довела его до этого. Официант, подошедший к столику с тарелкой сыра, увидел наши слезы. Он остановился неподалеку и отвернулся. Том этого даже не заметил. Он был погружен в свои мысли.
Сначала я была благодарна ему за молчание. Я тоже молча поглощала суп. Это был самый вкусный горячий суп в моей жизни. Он был вкуснее куриного супа моей мамы и лучше бульона, который мы ели с Ричи во французском трехзвездочном ресторане. Потом я испугалась, что потеряю Тома. Я не знала, может, он задумался, насколько неосмотрительно он поступает, согласившись помочь мне.
— Ты мне абсолютно ничего не должен, — сказала я ему.
