вот этот!
Жакет был желтый с большими золотыми пуговицами.
— Очень ярко, — пробормотала я. — И пуговицы… Лучше черный, вот этот. Или белый…
— Бери оба, — приказала она.
Минут через двадцать мы, нагруженные ворохом тряпок, проследовали в примерочную. Моя мать сияла. То же самое испытывал, наверное, профессор Хиггинс, отесывая уличную продавщицу цветов.
— Изумительно! — восклицала она, одергивая на мне черный короткий жакет. — У тебя фигурка просто класс! И вылезай, наконец, из своих штанов! Что вы все так вцепились в эти брюки? Ну, там, в поход, я еще понимаю, какие-нибудь капри в цветочек, но чтобы вообще не вылезать? Убей, не понимаю. Спина прямая! — кричала она через минуту, шлепая меня ладонью по спине. — Юбка клевая. Берем. А ну, пройдись!
Несмотря на протесты, она вытащила меня из кабинки
— Нет, ну ты посмотри! — кричала она, а я сгорала от неловкости — благо людей в зале было раз-два и обчелся. — Ты посмотри, ты ж… королева красоты! Правда, девушка? — обратилась она к продавщице. Та кивнула с сонным видом. — А ну, головку повыше! — командовала Ира. — Спинка прямая! И походка посвободней! Эх, мне бы твои двадцать… — она слегка запнулась, — пять! Смотри королевой! Улыбнись!
Продавщица наконец проснулась. В ее взгляде появился интерес. Я рассматривала себя в зеркале, испытывая странное удовольствие. Отражение было смутно знакомым. Я никогда не считала, что одежда, еда, украшения так уж важны. «Главное — человек», — внушала мне моя приемная мать, проходившая всю жизнь в одной юбке. Доброта, честность… бедность? Бедность тоже добродетель? Тут мне пришло в голову, что тряпки эти будут оплачены из кармана Аспарагуса. Я вспыхнула от стыда.
Ира, чуткая, поняла. Сказала тихо:
— А что поделаешь, доча, если жизнь такая подлая? Так много всего, глаза разбегаются, а купить не на что. Вот и крутишься… как можешь. Если бы я училась, я бы в опере пела, по заграницам каталась. Если б семья была приличная… А тетка меня ненавидела, зверюга! Куском хлеба попрекала. И маму мою… Ты не держи зла, — сказала она вдруг. — Да если бы я тебя принесла домой… Не приведи господи! Какой дом? Не было у меня никогда дома!
Я молчала. Слова ее рождали во мне сожаление и протест одновременно. «Не нужно прыгать, — думала я. — Нужно работать, заботиться о Катьке, не шляться по ночам». «Штопать носки», — подсказал кто-то внутри меня, и я невольно улыбнулась.
Каждому свое, вдруг поняла я. Старая, как мир, истина. Каждому свое. У каждого своя правда. И не надо судить. Перепуганная, почти ребенок, Ира бросила меня… Нет, не бросила, а оставила взрослым людям, которые могли обо мне позаботиться. Разве было бы лучше, если б она принесла меня в дом тетки, полный ненависти?
Я взглянула на нее. Она, непривычно молчаливая, смотрела серьезно. Морщинки в уголках губ, морщинки в уголках глаз… Ждала приговора.
«Бог ей судья», — решила я, и будто камень упал с души. А с ним всякие вопросы, вроде того, а где она была двадцать пять лет, почему да зачем, да как она могла… Как я устала от них! Не хочу больше. Хватит!
И еще одна мысль пробилась… Она любит меня! Любит, как умеет. Мама… Мама Ира.
Деньги Аспарагуса? Ну и черт с ним! Радость, которую подарила ему моя мать, дороже. Я рассмеялась. Это же всего-навсего деньги…
— Берем все! — повеселела Ира. — А туфли?
— И распусти волосы! — приказала она, когда мы сидели в нарядном кафе, пили кофе, ели многослойный шоколадный торт и глазели на проходящий люд. — Давай, давай, прямо сейчас!
Поддаваясь ее настроению, я сняла пластмассовую заколку, помотала головой. Волосы рассыпались по плечам. Она оценивающе оглядела меня, склонив голову набок и выпятив нижнюю губу.
— Надо стричься!
— Нет! — сказала я твердо. — Ни за что!
— Ладно, — сдалась она. — Тогда чуть-чуть покороче. Как у меня!
Я рассмеялась — в нас так мало общего! Вернее, нет вовсе.
Она тоже рассмеялась.
— Лизка, мы как подружки? — спросила она вдруг, и я едва не поперхнулась кофе. — Правда?
Она смотрела на меня, ожидая ответа, и я кивнула. Не знаю почему, но мне стало ее жалко. Хотя нет, знаю. Стареющая, бесприютная стрекоза…
— Ты и Катька, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Ты и Катька… мои любимые девочки. Если бы ты знала, как я вас люблю! Да я за вас… любому глаза выцарапаю!
Кончилось тем, что мы обе расплакались.
— Кто мой отец? — спросила я, вытерев глаза и высморкавшись.
Она улыбнулась:
— Один мальчик. Хорошенький был, чуть постарше меня…
— Он знал… обо мне?
— Не знал, — ответила она не сразу. — Никто не знал. Ни одна живая душа. Я глупая была… Мне бы к его родителям пойти, признаться… может, денег дали бы. Да и он любил меня, с ума сходил… А я молчала. Никто не знает — и вроде как ничего и нет. Я глупая была… — повторила она. — Боже, как я испугалась, когда меня схватило, прямо на улице, ночью… Бегу, кричу от боли… Там люди шли, мужчина и женщина. Схватили меня — и в больницу! Спасибо им.
Я не спросила, что она делала на улице ночью…
— Ты же родилась раньше, акушерка сказала. Я даже своего срока не знала.
— А… где он?
Она пожала плечами, задумалась. Потом сказала, не глядя на меня:
— Понятия не имею. Он ведь все равно ничего о тебе не знал. Я после этого с ним и не виделась ни разу. Рванула куда подальше… так меня тетка достала.
— Может, он здесь? — настаивала я.
— Понятия не имею, — повторила она. — Может, и здесь. — Она помолчала, по-прежнему рассеянно глядя в пустую чашку. — Зачем он тебе? Поверь, моя девочка, он тебе не нужен…
Глава 22
Vita nova, она же dolce vita
Я чувствовала себя Золушкой на королевском балу. Летящая шифоновая юбка, черная в белый горошек, черный льняной жакет, желтый полупрозрачный шарф — это была новая я. Я косилась на себя во все встречные витрины. Голова стала странно легкой без привычного узла на затылке. Отставной генерал- вахтер отдал мне честь. Я хотела его расцеловать. И весь мир в придачу. Неужели мировосприятие зависит от одежды? Женское? Черной юбки в белый горошек и желтого шарфа? Неужели это так важно? Я всегда считала это суетой.
— Лиза! — Эрик Шкодливый нагнал меня в коридоре, тронул за рукав. — Доброе утро, Лиза. Какая вы сегодня красивая! Идете куда-нибудь после работы?
Я опустила взгляд — вспомнила о розовых носках. Сегодня Эрик был в синих, звездно-полосатых, выглядывавших из-под коротких штанин. На голове — картуз с кокардой.
— Пока не знаю, — ответила загадочно. — Может быть. — В голосе, к моему удивлению, прорезались незнакомые мяукающие интонации.
— Ваша сестра… — сказал Эрик. — Очень интересная женщина. Вы на нее похожи, Лиза.
— Интересная, — согласилась я, глядя ему в глаза. Они были зеленые в коричневую крапинку.
— Лиза, а что, если… — он запнулся и, кажется, смутился. Чудеса!
