первый опрокинул стопку. — Ух, побежала, как ангелочек босыми ножками…
Глава 30
Тупик
Катька осталась с бабой Капой, которая сама пришла с утра пораньше. Принесла кота Митяя и корзинку с вязанием. Об Ире не спросила, из чего я поняла, что она не верит в ее скорое возвращение. Неудивительно — первый раз моя мать пропала на четверть века.
— Не беспокойся, Лизочка, мы с Митяем посидим. Катерина твоя справная девка. Не в тягость. Иди и работай спокойно. Может, отпустят пораньше, если без обеда.
Я обняла бабу Капу, полная вины и раскаяния — до сих пор я считала ее вредной дворовой сплетницей.
— Ну, будет, будет, — приговаривала она, гладя меня по спине, — не волнуйся, мы справимся. Правда, Катерина?
Катька смотрела на нас, радостно улыбаясь. Жалость к ней пронзила мне сердце. Бедняга, ничего не понимает!
— Все будет о’кей, — сказала баба Капа. — Ты ж ей не чужая, слава богу. И я, сколь смогу, помогу.
С тяжелым сердцем я ушла. Вся троица — баба Капа, Катька, уцепившаяся за ее руку, и рыжий Митяй — стояла на пороге, провожая меня. Катька сморщилась, собираясь заплакать, но тут же снова заулыбалась. И я вдруг подумала, может, и… хорошо, что так получилось. Я не представляю себе жизни без Катьки, без ее радостной улыбки. Бог с ней, с Ирой, подумала я. Пусть уходит. У нее своя жизнь, сложная и непонятная, а у нас своя…
Мне не хватало Аспарагуса, жилетки его не хватало. Хотелось выплакаться и все ему рассказать. И услышать в ответ что-нибудь оптимистичное. Ну, например, что все будет хорошо. Я, бессовестная, совсем забыла о нем. Надо бы позвонить. Сегодня же зайду к Нюсе и возьму домашний телефон главреда. Я никогда еще не звонила ему домой. Незачем было — он всегда на посту, как стойкий оловянный солдатик. Нет бедного Йоханна, и все стало иначе.
Я взяла верхнее письмо из толстой стопки на столе, надорвала конверт, да так и застыла с исписанным мелко листком в руке. Душа не лежала. Раньше лежала, а теперь нет. Не могла я заниматься сегодня чужими бедами…
Игорь смотрел на меня с картины, сочувствуя. Я убрала полотна с пола в дворцовое кресло — все равно сидеть в нем больше некому.
— У меня есть дочь, — сказала я ему. — Доча… — Я вспомнила, как мама Ира говорила: «Моя дорогая доча! Я так тебя люблю!»
Я не осуждала маму Иру. Я не знаю, что там у них произошло с моим отцом. Не знаю и знать не хочу. Но в одном уверена твердо — она любит меня! А снова улетела на всех парусах… Что ж, такая, видимо, ее планида. Что-то ее гонит — страх, нетерпение, надежда. Так на роду написано — быть перекати-полем. И спасибо ей за Катьку, я теперь не одна!
«Могла бы хоть попрощаться по-человечески, — думала я через минуту. — Сказать что-нибудь на прощание, посмотреть в глаза… А то сбежала снова. Как девчонка».
В четыре в дверь моего кабинета поскреблись, она открылась, и на пороге появилась Иллария.
— Можно? — спросила она. — Добрый день, Лиза. Как вы тут? Справляетесь?
Чудеса! Шефиня собственной персоной, да еще и спрашивает, как я.
— Хорошо, Иллария Владимировна, — ответила я, вставая, как примерная ученица.
— Сидите, Лиза, — она сделала царственный жест рукой. Подошла к окну. Сказала, не поворачиваясь: — Мне нужна ваша помощь. Вы, кажется, дружите с Йоханном Томасовичем…
— Дружу.
— Я обидела его, — продолжала Иллария. — Глупо получилось… Я звонила ему домой, но он не хочет говорить со мной. Бросает трубку. Вы не могли бы… позвонить и попросить его вернуться? Я очень ценю Йоханна… Он прекрасный человек. Но он не дает мне даже объясниться! — Она наконец повернулась ко мне. — Пожалуйста, Лиза!
— Хорошо, Иллария Владимировна. Я сама уже собиралась ему позвонить.
— Ну и чудненько, спасибо. А это что? Письма? Что пишут?
Я невольно улыбнулась. Она спросила так же, как спрашивали Йоханн и Игорь — что пишут?
— О несчастной любви, — ответила я.
— Много пострадавших?
— Много.
— Да, любовь — штука опасная. О, что это у вас? Откуда? — Она заметила картины, подошла ближе, приглядываясь. Потом отступила.
— Мне подарили…
— Кто художник?
— Не знаю. Он не подписался.
— Очень романтично. Неизвестный художник прислал вам свои картины… А откуда он вас знает?
— Однажды он ошибся номером… и с тех пор иногда звонит.
— Я знаю всех местных художников, — сказала она. — Какая интересная история. А знаете, Лиза, давайте поместим их в журнале! И попросим Лешу Добродеева сочинить лирическую историю про художника… Вроде «Миллиона алых роз». Читательницы любят такие байки, а тут еще и тайна. Хотите?
— Даже не знаю… — Я нерешительно пожала плечами.
— Но ведь это теперь ваше. Вы имеете право. Подумайте, Лиза. Картины интересные… но я думаю, он не профессионал.
Мы помолчали. Пауза затягивалась. Иллария с сомнением смотрела на меня, словно раздумывая, стоит ли сказать. Не решилась, пошла к двери. И уже на пороге все-таки произнесла, выдержав борьбу с собой:
— Лиза… вы извините меня за ту сцену… Не знаю, что на меня нашло. И забудьте, хорошо? — Щеки ее вспыхнули.
Я кивнула. Бывает…
Около девяти вечера зазвонил телефон. Я схватила трубку, смутно надеясь, что звонит мама Ира. Но это была не она. Голос звонившего я узнала. Это оказался тот человек, что звонил ночью. Мой отец.
— Лиза, добрый вечер, — сказал он. — Вы еще не спите? Ты еще не спишь… — поправился он.
— Не сплю, — ответила я внезапно севшим голосом. Мелькнула мысль отсоединиться, но я продолжала стоять с трубкой у уха, только прислонилась плечом к стене.
— Я собирался позвонить раньше, — сказал он. — Но… боялся. Представь себе, боялся! — Он засмеялся. — Все это так неожиданно… Я даже не подозревал о твоем существовании. Ира ничего не говорила…
— Она уехала, — сказала я.
— Сбежала! Как и тогда…
— Почему?
— По глупости, наверное. Не знаю. Может, чувствует себя виноватой.
— В чем?
— В том, что прятала тебя так много лет. Я страшно рад, что у меня есть дочь. Ты не представляешь, как я рад. Ее друг приходил ко мне. Они решили попросить у меня денег. Ни много ни мало…
Значит, они встретились… Миша и мой отец. Они решили попросить у него денег, и Миша пошел к нему… «Они решили его шантажировать!» — внезапно осенило меня. Я вспомнила, как мама Ира кричала,
