— Обратно не будет. Машка больше не придет. А сына станешь брать на рыбалку. Теперь можешь купить удочки. Заберешь машину…
— Откуда ты знаешь?
— Про удочки?
— Нет. Что она не придет.
— Знаю.
Юра недоверчиво смотрит на Павла. Сосредоточенно думает. Потом говорит:
— Ты отдал ей квартиру?
— А тебе жалко?
— Нет, но… а как же ты?
— А я тут, с тобой. Не против?
— Павлик… — произносит Юра, заикаясь. — Павлик… честное слово, ты мне… как брат! Я для тебя все! Мы тут так заживем! — От избытка чувств он вскакивает с плетеного кресла и падает обратно. — Павлик! Если бы ты только знал!
— Договорились, — отвечает Павел, которому уже надоела тема семейной жизни Юры. — Ну, где там Степан?
Они засиделись допоздна, как всегда. Разошлись, когда начал накрапывать мелкий теплый дождь. И Юра, наконец, высказал то, что мучило его.
— Значит, ей квартира дороже? Да?
— Пошли спать, — ответил Павел. — Тебе не все равно? Главное — свобода!
…Иллария сидит на диване. На журнальном столике перед ней разложены листки бумаги — история ее жизни. Имена, даты, суммы… Милицейские протоколы… И фотографии. Она на диване рядом с Онопко. Онопко с выпученными от ужаса глазами закрывается рукой. Он же в крови, без сознания. Она рядом, полулежа, юбка задралась, прядка волос упала на глаза. Она не помнит, когда Кирилл снимал ее. Она вообще мало что помнит. Только как ее тошнило… Иллюзия ее участия налицо. Не отвертишься.
И последняя фотография — как издевка: она рядом с мэром на каком-то юбилее… Мэр, радостно улыбаясь, смотрит на нее, в глазах восхищение. Она отбрасывает снимки, откидывается на спинку дивана. Ей есть что терять. Ее мир, который она почитала незыблемым, покачнулся и может рухнуть. Она вдруг вспоминает о Речицком — а что, если рассказать ему все? Он поможет. «Все? — думает она через минуту. — Исключено!»
Никто не может ей помочь. Никто.
Она смотрит на фотографии. В ушах звучит крик Онопко. Он ползет по полу, ему кажется, что он убегает. За ним тянется кровавый след…
В уголках фотографий дата. Иллария резко закрывает глаза и трясет головой, прогоняя видение. Она сидит так уже несколько часов. Она не пошла на работу. Позвонила Нюсе. Страшная, растрепанная, в ночной рубашке. Босая.
Иллария вскакивает с дивана, бежит в прихожую. Хватает сумку. Вытряхивает ее содержимое на журнальный столик. Лихорадочно роется, находит ключ с крошечным пультом. Есть! Теперь она сидит, зажав его в руке. Думает, уставившись в пространство. На войне как на войне…
— Посмотрим! — бормочет Иллария. Она похожа на безумную. — Посмотрим, кто кого!
Взгляд ее падает на забытое украшение на полу у окна. Она вскакивает, хватает его, оглядывается в поисках тайника. Распахивает дверцу серванта, бросает подвеску в серебряную вазочку. Через минуту вытряхивает из нее и прячет в кофейник. Достает из кофейника, бежит в туалет и бросает в унитаз. Спускает воду. Стоит, смотрит, как водоворот кружит блестящую вещицу…
В час дня позвонил Аспарагус.
— Йоханн Томасович! — закричала я радостно. — Как вы? Я собиралась вам звонить, даже взяла телефон у Нюси.
— Хорошо, — отвечает главред. — А вы как, Лиза?
— У меня все в порядке.
— А… Ира?
— Ира уехала, Йоханн Томасович.
— Как уехала? Почему? — Голос его потухает.
— Домой потянуло.
— Жаль, — говорит он. — Очень жаль. — Помолчав, спрашивает: — А что в редакции?
— Иллария просит вас вернуться. Она заходила вчера…
— Я не вернусь! У меня есть гордость.
— Йоханн Томасович, она просит у вас прощения.
— А почему через вас?
— Вы же не хотите с ней разговаривать. Она сказала, что бросаете трубку.
Главред молчит, борясь с собой. Видимо, сидеть под яблоней на даче ему надоело. Не такое это веселое занятие — сидеть под деревом с утра до вечера.
— А что она еще сказала? — спрашивает он, помедлив.
— Чтобы я позвонила и упросила вас вернуться. Если нужно, встала бы на колени. Журнал без вас просто загибается.
— На колени не стоит, — протестует Аспарагус дрогнувшим голосом. — Даже не знаю… Может, я зайду…
— Когда?
— Не знаю! Наверно, завтра. Или сегодня.
— Буду ждать! — радуюсь я. — Приглашаю вас на кофе! Мне вас очень не хватает, Йоханн Томасович. Приходите!
— Мне вас тоже не хватает, Лизочка. Если бы только вы знали, как мне вас не хватает!
А потом позвонил Игорь…
— Лиза, — произносит он таким голосом… — Лиза! Я не звонил… извините меня!
— Что-то случилось? — пугаюсь я.
— Нет… То есть да. Все в порядке.
— Игорь, вы не против, если мы поместим репродукции ваших картин в журнале?
— В журнале?
— Если вы не возражаете…
— Не возражаю… — отвечает он. — Конечно, помещайте, Лиза! Они ваши, делайте что хотите. Я так рад вас слышать!
— Я уже думала, вы не позвоните. Вы исчезли так внезапно.
— Внезапно… да. Вы не сердитесь?
— Вы мне ничего не должны… — Против желания в голосе моем слышится упрек.
— Не говорите так! — пугается Игорь. — Вы очень много для меня значите! Как там ваши девушки?
— Какие девушки? — не поняла я.
— С письмами.
— Девушки пишут письма.
— Лиза, мы не могли бы увидеться?
К его внезапным переходам трудно привыкнуть. Говорит ли это о творческой натуре?
— Могли бы. Где и когда? — Я твердо решила взглянуть на моего телефонного фантома. Взять его живьем.
— Когда? — переспрашивает он и вдруг выпаливает невпопад: — Я так счастлив, Лиза!
После этого заявления — щелчок и частые сигналы отбоя. Отключился? Я в недоумении. Счастлив, и что дальше? Странный человек…
