оренбургский пуховой платок. И та самая несчастная аспирантка, что не падает со стула только потому, что заледенела, летом грохнулась в обморок, получив тепловой удар в духоте, при закрытых окнах. Профессор изо всех сил строит из себя мать-командиршу. И есть, есть достойные профессора, умеющие и мозгами и руками. Эта — только языком. Умела. Теперь, как климаксом накрыло, совсем мышей не ловит. А уж как её терпеть не может начмед…
В дверь постучали.
— Что там ещё?! Людочка, посмотри!
Шестидесятилетняя «Людочка» покорно метнулась к двери. Там обнаружилась молоденькая санитарочка.
— Татьяну Георгиевну срочно требуют в приёмное отделение! — несмело пискнула она. И тут же зажмурилась на всякий случай.
— Передайте, что Татьяна Георгиевна занята! — протрубила Елизавета Петровна.
— Там кровотечение! — широко распахнув глаза от собственной ответственности и недоумённо поёжившись от холода, смело прошептала санитарочка.
— Лиза! Этот случай прямо-таки нуждается в твоей курации! — чуть не подпрыгнул доцент Матвеев.
Татьяна Георгиевна метнула на него гневный взгляд.
— И я! И я тоже с вами пойду! Доцент я, в конце концов, или кто вам тут?
— Хорошо! Все пойдём! — злобно просипела профессор. — Из-за того, что кафедральное прервано, следующее будет в конце недели, в пятницу!
— Не будет! — притворно сожалея, вздохнул доцент Матвеев. Он уже встал со стула и похлопывал себя по плечам. — Не будет, потому что все, кроме меня, Татьяны Георгиевны, Людмилы Николаевны и Елизаветы Петровны, полягут. Кто с ОРВИ, кто с бронхитом, а кто и с воспалением лёгких.
— Елизавета Петровна, — наконец нарушила своё молчание Татьяна Георгиевна, — ни в приёмном покое, ни в родильном отделении, ни в операционной окна открывать нельзя. Санэпидрежим… Ну, и зима.
Девочка-аспиранточка, ближе всех сидевшая к открытому окну, сползла со стула в наметённый сугроб и потеряла сознание.
— Людмила Николаевна! Полстакана крутого чёрного чаю, полстакана коньяка, несколько ложек вашего фирменного малинового варенья. Влить в невинное дитя это «Сиянье глаз» — и, может, выживет! — отдал приказание Юрий Владимирович. — Идёмте!
Доцент Матвеев, заведующая отделением обсервации Татьяна Георгиевна и профессор Елизавета Петровна прошествовали к лифту.
— Чёрт! Юрка, что, и правда сейчас не жарко? — жалобно спросила его багровеющая профессор, утирая бисерный пот, обильно выступивший на нижней губе.
— Не жарко, Лизонька, не жарко… Февраль.
— Топят, как ненормальные.
— Нет, топят очень скромно, Лиза.
— Юра, ну не может же климакс столько времени длиться! — чуть не плача, пожаловалась доценту грозная профессор. И обмахнулась прихваченным со стола веером.
— Елизавета Петровна, ты в приёме чувств лишишься, ей-богу. Иди обратно в кабинет.
— Да? — беззащитно посмотрела она на него.
— Да, Лиза, да.
Профессор кинула испепеляющий взгляд на Татьяну Георгиевну, вышедшую из лифта на первом этаже, доцент Матвеев подмигнул заведующей обсервацией и нажал на кнопку пятого. Двери захлопнулись, и лифт унёс профессора-недоразумение обратно наверх.
— Не дай бог вот так! — проворчала Татьяна Георгиевна себе под нос.
— Что, всех уже достала своим климаксом профессорша? — сочувственно поинтересовалась старенькая санитарка приёмного.
— Ты-то откуда знаешь?
— Так с лета шальная, морда красная, орёт на всех. Лиза и в молодости не сахар была, но теперь совсем ополоумела. А всё почему? Потому что не любит её мужик, — вот почему. И не любил никогда!
— Ты, Савельевна, не слишком-то сплетничай. Любит — не любит… У меня вон вообще никакого мужика нет! — рассмеялась заведующая.
— И вы тронетесь, Татьяна Георгиевна. Вот увидите! Не потому, что у вас мужика нет — у вас-то он как раз имеется, — а потому, что… — санитарка запнулась, поняв, что и так наговорила непозволительно лишнего.
— Ну, спасибо тебе на добром слове… Так, что тут случилось?!
Кадр четвёртый
Кровотечение
Вот в родзале было действительно жарко. Особенно в поддетом под пижаму термобелье.
«Кровотечение» лежало на рахмановке, вокруг неё суетился Анатолий Витальевич с портативным УЗИ-аппаратом и молоденькая ординатор Светлана Борисовна Маковенко, вчерашний интерн, противная и въедливая, с обострённым чувством не только справедливости, но и собственной значимости. Но если что- то надо было срочно — могла достать даже мёртвого. Чтобы Толик появился здесь так быстро? Да ещё и с портативным аппаратом? Это пять! Молодец девочка!
— Совсем уже руками разучились работать и головами соображать! — ворчал Толик, водя датчиком по животу развалившейся на рахмановке рыхлой девицы. — Отрывают тут от дела!.. Где классическая акушерская школа?! Вы бы ещё как в «Докторе Хаусе» — сразу на магнитно-резонансную томографию всех отправляли. Чего уж там мелочиться!
— А это разве не ваше дело, Анатолий Витальевич, оперативная помощь в родильном зале?! — пискляво возмущалась Светлана Борисовна. — У меня, кстати, есть сертификат по УЗИ-диагностике!
— Тебе сказать, как ты можешь использовать свой сертификат, или сама знаешь, где туалет?! Портативный аппарат я за свои приобретал и с муками на баланс ставил. А тут, в родзале, ты должна руками уметь, а не меня от работы отрывать! Ты видала, какая у меня очередь под кабинетом?!
— Ага! Вам бы только деньги с женщин сшибать! Это тоже ваша работа! — гневно ткнула она остреньким подбородочком в пациентку.
— Завидуйте молча, Светлана Борисовна! Подрастёте — тоже пару рублей сшибёте. А ещё лучше — замуж выходите скорее и дома сидите. Не то превратитесь в нашу Татьяну Георгиевну! Привет! — кивнул он вошедшей в родзал заведующей. — Бодрая у тебя пионерка, надоедливая. Какого хера меня позвала? И руками всё ясно было бы, Тань… Тут послед ущемившийся.
— Можно я?! — просительно заголосила Светлана Борисовна.
— Помыться можно. И рядом молча стоять можно! — процедила Татьяна Георгиевна, отправляясь мыть руки. — Позвоните анестезиологу, Светлана Борисовна!
Татьяна Георгиевна уже нырнула в поднесённый санитаркой фартук и стерильный халат, ловко вскользнула в раскрытые второй акушеркой перчатки, обработала влагалище «кровотечения» дезинфекционным раствором и стала выполнять внутреннее акушерское исследование, когда в родильный зал влетел весёлый анестезиолог.
— Сильно не радуйся! Роды на дому, ущемление последа. Давай закись. И внутривенный.
— Обойдётся без внутривенного.
